▲>>1658642
Тогда капитан сказал, что с дальнего только что звонил майор Рокотов и потребовал выслать к нему меня, и чтобы я взял ремкомплект и набор щупов из его стола. Тут я совсем обалдел. Я сказал, что этого быть не может, потому что я звонил в бюро пропусков и знаю, что пропуск Рокотова сдан. Капитан помолчал, а потом спросил, не считаю ли я, что он на пару с помощником совсем двинулся. Да, я забыл сказать, что у майора был очень своеобразный выговор, и даже по телефону его было трудно с кем-то спутать. Что касается пропуска, то можно было представить, что в конце рабочего дня, когда народ толпой прёт, Рокотов мог вернуться в подвал, уже сдав пропуск, потому что часовые его знали в лицо или просто могли прозевать.

Я сказал дежурному, что это стопроцентно розыгрыш кого-то с дальнего подвала, но капитан ответил, что после второго звонка он попросил тамошнего дежурного проверить, есть ли кто на дальнем, и ему ответили, что никого нет. Капитан сказал, что ему позориться перед другим подразделением неохота, и чтобы я брал ремкомплект, щупы и сходил на дальний посмотреть, что там такое.

Вообще-то я полное право имел отказаться, по инструкции я не имел права отлучаться с поста. Но, как я говорил, с этим капитаном отношения у меня были очень хорошие, мы много раз друг друга выручали. Короче, охреневая, я взял ремкомлект, щупы и пошёл на дальний.

Да, забыл сказать. Ремкоплект - это просто сумка с ключами, отвёртками и другой мелочёвкой. А со щупами было ещё интереснее. Комплект щупов - это как швейцарский нож, только вместо лезвий металлические пластины разной толщины. Нужен, чтобы зазоры правильно отрегулировать. Набор этот был зарыт в ворох бумаг в столе Рокотова, и если бы дежурный не сказал, где он, я сроду бы не нашёл.

Короче, прихватил ещё фонарь и потопал на дальний. Идти надо было через КДП, там меня подловили дежурный с помощником. Спросили, не заметил ли я чего-нибудь странного в поведении Рокотова. Я сказал, что ничего не заметил, кроме того, что тот выглядел непривычно уставшим. Ещё раз сказал, что считаю звонки с дальнего чьей-то дурацкой шуткой, потому что я действительно полностью был в этом уверен, и тащиться на дальний мне не очень хотелось. Но дежурный сказал, что надо сходить. Ну, я и пошёл...

Вообще, по молодости как-то все эти странности особенно серьезно не воспринимались. Но пока топал до дальнего, мне вдруг как-то стало неспокойно на душе. Не знаю почему. Надо сказать, что под землей я чувствовал себя очень спокойно. Темных тоннелей не боялся, любил оставаться один в ночную смену, когда никого нет. В армии нечасто это удается и очень ценится, чтобы одному побыть. А тут вот прямо какое-то беспокойство одолело. Я даже пробежал какую-то часть пути, хотя было неудобно бежать, потому что мешала тяжелая сумка с ключами.

Ходок, который вел к дальнему, заканчивался вертикальным стволом высотой метров двадцать. Когда-то там был лифт, но потом его убрали, и подняться можно было только по лестнице. А вместо лифта установили тельфер, которым иногда через бывшую шахту лифта спускали или поднимали разные грузы. Я поднялся по лестнице и заметил, что загородка, ограждающая шахту, открыта. Это было необычно, так могло быть, только если собирались что-нибудь опускать в шахту. Майора видно не было. От этого места ходок шел дальше ещё около пятидесяти метров и довольно круто заворачивал направо, поэтому я подумал, что Рокотов где-то дальше. Мне вдруг почему-то стало совсем неуютно. Не то чтобы страшно, а неуютно. Я не выдержал и громко позвал майора. Никто не ответил. Я заглянул в помещение, где был установлен механизм. Там тоже никого не было, но свет горел. Шкаф был открыт, и схема частично разобрана. Я погасил свет и вышел. Закрыл загородку шахты и пошел дальше.

Телефон, по которому я должен был позвонить в КДП, находился почти в самом конце ходка. Но там тоже никого не было. Вот тут мне, правда, стало страшно. Не знаю почему. Помню, подумал, что это какая-то подлянка со стороны дежурного. Но капитан был нормальный мужик, да и не место тут для таких шуток. От страха я включил фонарь, хотя освещение было вполне достаточное. Вспомнил про открытую загородку и испугался, что майор мог случайно свалиться вниз. Я вернулся к шахте и посветил вниз, но шахта была пустая. Несколько раз во всю глотку позвал майора, но никто не откликнулся. Я вернулся к телефону, позвонил дежурному и сказал, что на дальнем никого нет.

▲>>1658643
Капитан довольно долго молчал, а потом спросил, куда девался Рокотов. Я ответил, что не могу знать. Капитан спросил, точно ли я его не встретил по пути. Я побожился, что не видел майора с тех пор, как он переоделся и пошел на выход. Дежурный матюкнулся и приказал возвращаться. Я положил трубку и пошёл к лестнице. И тут вдруг услышал, как впереди заскрипела загородка шахты. Когда ее открываешь, у нее звук такой необычный, и сетка еще так характерно дребезжит, перепутать ни с чем нельзя. Я как-то сразу успокоился: значит, нашелся мой майор. Вышел из-за поворота и вправду увидел майора. Загородка шахты действительно была открыта, и майор стоял прямо у самого края ко мне спиной. Освещение было вполне достаточное, и с расстояния метров в тридцать я не мог ошибиться. Я обрадованно закричал, майор услышал и обернулся, продолжая стоять у самого края шахты. Он был в оперативке, и у меня еще мелькнула мысль, где это он успел переодеться. Я хорошо видел его лицо, даже сумел разглядеть, как он улыбнулся, когда меня увидел. Ничего необычного в его внешности и поведении не было. Я совсем уж успокоился и сбавил шаг. Тут майор вдруг медленно поднял руки над головой, как по команде "руки вверх", и медленно начал заваливаться назад. Я даже не сразу сообразил, что происходит. Он смотрел на меня, спокойно улыбался и медленно заваливался назад. Я заорал и бросился к нему, но не успел. На моих глазах майор Рокотов рухнул в открытую шахту.

До шахты я не добежал, меня словно паралич хватил какой-то. Какое-то время я по-настоящему не мог пошевелиться и слышал, как майор без единого крика летит вниз, цепляясь за ограждение шахты. Потом снизу послышался удар. Я побежал вниз по лестнице. В конце концов, высота не такая уж большая, майор мог затормозить падение, цепляясь за обрешетку шахты, и уцелеть. По-хорошему, мне полагалось сначала известить о ЧП дежурного и вызвать помощь, но тогда мне это и в голову не пришло. Мозг вообще как бы отключился, я все делал на автомате.

Я сбежал по лестнице. Пока возился с довольно тугой щеколдой и открывал нижние двери в шахту, думал, сердце из груди выпрыгнет. Открыл, а там нет никого. Тут мне показалось, что у меня крыша поехала. Какое-то странное ощущение накатило, как будто это всё во сне или не со мной происходит. Я посмотрел вверх, вдруг майору все-таки удалось за что-то зацепиться. Ограждение шахты было сделано из обычных швеллеров и сетки-рабицы. Света в стволе было не очень много, но вполне достаточно, чтобы увидеть, что майор нигде не зацепился и что в шахте никого нет. Сначала я жутко обрадовался. Если в шахте никого нет, значит, Рокотов не упал и не разбился. А куда он тогда делся, я ведь своими глазами видел, как он падал. Слышал, как он падал и как решётка дребезжала. Я во всю глотку стал звать майора, выражений не выбирал. Теперь я думаю, что это уже истерика была. Меня трясло, и голос срывался. Но никто не ответил. Тишина полная. Только слышно, как лампы гудят и кровь в висках стучит.

Тут мне стало по-настоящему страшно. Это был не тот испуг, когда я видел, как майор свалился в шахту. Это было что-то совсем другое, не знаю, как это описать. Это страх, который не в голове, а где-то в животе или в позвоночнике. Одна только мысль - бежать. Я так никогда в жизни не бегал. Остановился, только когда добежал. Тут уже светло, люди рядом, маленько отпустило, отдышался слегка. Постепенно стал соображать. Только что тут сообразишь. Если идти на КДП, то что говорить дежурному? Не скажешь ведь, что видел, как майор в шахту упал, а потом испарился. А чтобы вернуться назад и ещё раз всё осмотреть повнимательнее, мне просто страшно становилось от одной мысли. А если сказать, что не видел ничего, тоже страшно, вдруг с майором и правда беда, и ему помощь нужна. Как я не свихнулся в тот момент, сам не знаю. Короче, решил идти к дежурному, сказать, что на дальнем вырубило свет и нужно ещё раз всё осмотреть, и чтобы он кого-нибудь другого отправил.

Добрёл до КДП. Всего трясёт, ноги подкашиваются. Дежурный с помощником на меня уставились, глаза вытаращили. Вид у меня, видимо, тот ещё был. Спрашивают, что стряслось, а у меня горло схватило, ни слова выдавить не могу. Сразу из головы вылетело, что сказать собирался, перед глазами так и стоит, как майор в шахту валится. Кое-как прохрипел только «Рокотов», и не могу больше ничего сказать. Прапор-помощник усмехнулся и сказал, что всё нормально с Рокотовым. Оказалось, что после моего звонка с дальнего они набрали городской номер майора, и им сам Рокотов и ответил. Майор уже давно был дома и сильно удивился их звонку. Он подтвердил, что в этот день действительно ходил смотреть механизм на дальнем узле. Неисправность оказалось какая-то хитрая, поэтому до конца рабочего дня починить не сумел и собирается доделать завтра.

Тут я вообще перестал что-нибудь понимать. Чего же я тогда на дальнем-то видел? Или у меня крыша поехала? Дежурный с помощником, на меня глядя, поняли, что чего-то со мной не то, стали приставать с вопросами. А я не знаю, что отвечать. И тут меня ещё угораздило спросить, кто же тогда с дальнего звонил, если майор давно дома.

Гляжу, капитан поскучнел и сказал, что с этими шутниками они разберутся. А прапор вдруг назвал меня по имени и спросил, что со мной случилось на дальнем, почему я такой взъерошенный, без пилотки, и где ремкоплект. Я только тут заметил, что я и правда без пилотки и сумки, только включенный фонарь в руке зажат. А что говорить, не знаю. Сказать, что видел, как майор в шахту падает, так со смен попрут без разговоров. А мне служить-то совсем немного осталось. Капитан, похоже, сомнения мои уловил. Не ссы, говорит, рассказывай, что было. Никто ничего не узнает, всё между нами останется. Мне вдруг почему-то сразу легче стало. В подробности не вдавался. Сказал, что уже после того, как доложил на КДП, что на дальнем никого нет, мне показалось, что увидел майора. Но когда ближе подошел, то на том месте никого не было. Тут мне чего-то страшно стало. Мол, один, глубоко под землей, темно. До обитаемых мест километр по тёмному ходку топать. Нервы, короче, не выдержали. Вообще-то я и не соврал ни слова, только не сказал, что привиделось, как майор в шахту свалился.

▲>>1658645
Дежурные переглянулись, капитан сунул мне кружку с чаем, велел сидеть тихо, а сам с помощником ушёл в комнату отдыха. Дверь они закрыли и там несколько минут о чем-то говорили. Я пил чай, вкуса не чувствовал. В голове словно предохранитель перегорел. Почти успокоился уже, только дрожь никак не проходила, кружка в руках ходила ходуном. Тут вдруг вижу, что на пульте на коммутаторе у дежурного кнопка мигает. И вот смотрю я на эту кнопку мигающую, и чего-то опять становится мне неспокойно. Дежурные за дверью бубнят, а кнопка все мигает. Я не выдержал, поднялся и глянул, откуда вызов. Вызов был с дальнего. Я позвал капитана. Ввалились дежурные. Уставились на меня. Я кивнул на пульт. Помощник тут же врубил громкую связь. Из динамиков раздался мягкий приятный шум с какими-то посвистами. Это вообще было странно, потому что связь в подвале была просто отменная. Мы, когда к знакомым девчонкам с узла связи бегали домой позвонить, так слышимость была, как из соседней комнаты. А тут шум какой-то и свист. Помощник несколько раз потребовал от звонящего представиться, и вдруг сквозь шум и посвисты чётко и ясно донеслись слова «на треугольнике не запускать». Выговор был очень похож на выговор майора Рокотова. Потом вызов погас.

Помощник тут же стал связываться с дальним по ГГС, но без толку. Мне опять стало страшно, не знаю почему. Капитан взбеленился, я никогда его таким не видел. Он стал куда-то звонить, ругался, выражений не выбирал, клялся, что всех похоронит за такие шутки. Потом вспомнил обо мне, сказал, что со смены меня снимает, чтобы я топал в роту и помалкивал. Я заартачился, стал упираться. Потому что снять дежурного со смены - это страшный залёт, а я никакой вины за собой не видел. Капитан сказал, чтобы я не ссал, наверх будет доложено, что я типа выполнял особые поручения дежурного и по технике безопасности мне положен отдых. Обещал увольнительных, если буду помалкивать, и всё такое. Вообще, я и сам уже понял, что толку от меня в таком состоянии на смене будет немного, и, дождавшись сменщика, ущел в роту.

Дежурный по роте уже был в курсе, спросил только, как я, живой, нет. Ещё сказал, что велено меня до обеда не будить. Думал, не усну, но отрубился сразу.

Перед обедом меня растолкал дежурный, сказал, что в отделе ЧП, погиб майор Рокотов. Упал в шахту лифта на дальнем узле и разбился. Странно, но в этот момент никаких особенных чувств я не испытал. То ли спросонья, то ли просто выгорело все внутри.

Пришли наши из отдела. Рассказали, что с утра майор разговаривал по телефону с дежурным, и этот разговор его страшно развеселил. Он взял ефрейтора Грицюка, того самого бойца, который не смог починить механизм на дальнем, и сказал, что они пойдут на дальний заканчивать ремонт. Из отдела они вышли вместе, но потом Рокотов зашел на КДП, а Грицюку сказал идти на дальний и там его ждать. По пути на дальний Грицюк встретил парней из другого отдела, они зацепились языками и проболтали минут пять. Вообще, от этих парней и стало известно, что Рокотов задержался на КДП, а Грицюк пошел на дальний один. Где-то через час в части поднялся страшный шухер, с ментами, прокуратурой, особистами, командирами разного уровня. Грицюка вывел начкар и отвел в штаб. Ещё через час подняли закрытые плащами ОЗК носилки. Потом весь батальон согнали в клуб, комбат официально сообщил нам о несчастном случае, на вопрос о Грицюке сказал, что он пока проходит как свидетель, но до выяснения обстоятельств будет содержаться изолированно. Потом главный инженер долго распинался о технике безопасности, и все такое.

Перед самым отбоем меня вызвали к дежурному по части. Дежурный велел заглянуть в офицерскую курилку. В курилке меня ждали сменившиеся с дежурства капитан и прапор. Выглядели оба паршиво. Поинтересовались, как я. Сказал, что всё в порядке. Помолчали. Наконец, капитан сказал, что, мол, вон оно как дело повернулось. Называл по имени. Попросил рассказать, что на самом деле вечером на дальнем случилось. Не давил, просто попросил. Почему-то я и не подумал упираться, а рассказал всё, как было. Ну, или как оно мне привиделось. Думал, тяжело будет. Нет, как-то совсем спокойно получилось рассказать, будто не со мной это было, а рассказ какой-то пересказывал. Дежурные глаз с меня не сводили, каждое слово ловили. Когда дошел до того места, как майор падал, впервые увидел, как лица каменеют от ужаса. Такое в кино не увидишь. Вроде бы ничего особенно в лице не меняется, не корчит его, не перекашивает. Но вот только что лицо было хмурое и напряжённое, но живое. И вдруг разом - бац, и каменеет, мертвое становится. Не знаю, как это описать. Я даже остановился на полуслове, так меня эта перемена поразила. Первым прапорщик ожил, кивнул и сказал, чтобы дальше рассказывал. Капитан так и сидел окаменевший. Зрелище было жутковатое, и я старался на него не смотреть. Закончил я рассказывать. Какое-то время сидели молча, курили. Потом прапор спросил, что теперь делать. Капитан криво усмехнулся и сказал, что ни хрена тут не поделаешь. Прапор кивнул в мою сторону и спросил, как быть со мной. Капитан сказал, что он может мне рассказать, если хочет, и если я захочу. И ушел. А прапор спросил, хочу ли я знать, что случилось с майором Рокотовым. Точно помню, мне почему-то очень не хотелось, чтобы он мне это рассказывал. Но я всё равно кивнул, и прапор рассказало вот что.

С утра дежурный поговорил с Рокотовым и осторожно рассказал ему о вечерних событиях, чем очень насмешил майора. Рокотов всерьёз всё это не воспринял, и в итоге они даже повздорили. Капитан категорически запретил майору отправляться на дальний одному и потребовал, чтобы работы были официально зарегистрированы. Удивленный майор отправил на дальний Грицюка, а сам по пути зашел на КДП, где у них с капитаном состоялась обстоятельная беседа, к концу которой майор перестал улыбаться.

Особенно его поразили две вещи. Во-первых, набор щупов, о котором была речь в предпоследнем звонке с дальнего, был личным инструментом Рокотова, он принёс его лишь вчера, брал с собой на дальний и после оставил в своём столе, специально зарыв в бумагах, чтобы никто не спёр. То есть о том, что в столе Рокотова находится набор щупов, знать никто не мог. Тем более об этом не мог знать шутник, который звонил с дальнего.

Во-вторых, фраза «на треугольнике не запускать», которую мы слышали в последнем звонке с дальнего, имела конкретный смысл. Дело было в том, что неисправность механизма на дальнем, с которой разбирался майор Рокотов, проявлялась только тогда, когда обмотки электродвигателя переключались на схему «треугольник». Но об этом Рокотов никому не говорил – в том числе и мне.

▲>>1658647
Дежурный заподозрил было меня. Но с майором у меня были очень хорошие личные отношения, я даже домой к нему в Солнцево в гости ездил в увольнение, и он за меня заступился. Но пообещал вечером зайти в роту и поговорить со мной. На том и порешили, и Рокотов ушел на дальний, где его уже ждал ефрейтор Грицюк.

Через двадцать минут с дальнего позвонил Грицюк и доложил, что майор Рокотов только что на его глазах упал в шахту лифта на дальнем узле, просил помощи и спрашивал, что делать. Капитан велел ничего не делать, к шахте не приближаться, от телефона не отходить и ждать спасательную команду. Когда через несколько минут спасатели во главе с дежурным прибыли к стволу на каре и открыли запертые двери шахты, они правда нашли на полу тело майора Рокотова. Вывернутые руки-ноги и разбитый череп явно говорили, что он упал в шахту сверху. Наверху обнаружили едва живого ефрейтора Грицюка, всё ещё сжимавшего в руке трубку телефона. Капитан запретил что-либо трогать, немедленно отправил спасателей на каре обратно, связался с помощником и велел докладывать наверх. Потом потребовал у Грицюка рассказывать все, как было. Грицюк рассказал, что он пришел минут на десять раньше Рокотова и, подождав немного, решил зайти за поворот и покурить, чтобы майор, когда придёт, не почувствовал запах дыма. Когда он уже делал последнюю затяжку, он услышал скрип отодвигаемой загородки шахты. Грицюк быстро затоптал бычок и пошел к шахте. Выйдя из-за поворота, он увидел майора, стоявшего к нему спиной на самом краю открытой шахты. Грицюк хотел было окликнуть майора, но побоялся, что тот может от неожиданности упасть. Грицюк рассказал, что в тот момент ему показалось, что откуда-то из-за спины кто-то окликнул майора. Он даже повернулся, но никого не увидел. Когда он вновь посмотрел на майора, тот уже стоял к нему лицом, смотрел куда-то через него и улыбался. Потом майор медленно поднял руки, как будто по команде "руки вверх", и медленно повалился спиной в шахту. Грицюк бросился к телефону, доложил на КДП о происшествии и до прибытия дежурного от телефона не отходил.

Я выслушал этот рассказ почти безразлично, безо всякого волнения. Наверное, сознание было уже неспособно реагировать на эту чертовщину. А может быть, я просто знал, что мне расскажут. Кое-как попрощался с прапором и ушёл в роту.

Следствие было недолгим. Экспертиза установила, что в момент удара о пол шахты Рокотов был жив, следов других повреждений не нашли. Не нашли следов алкоголя и наркотических средств. Мотивов к самоубийству тоже не нашли, списали все на несчастный случай. Грицюк проходил по делу свидетелем, но в части он больше не появлялся. Что с ним стало дальше, я не знаю.

Конечно, звёзд полетело много. Выгнали начальника отдела, сняли командира подразделения. Дежурный и помощник отделались взысканиями, хотя упрекнуть их, в общем, было не в чем, потому что работы в тот день были надлежащим образом оформлены и зарегистрированы. Но на дежурство оба больше не ходили, в скором времени капитан уволился, а прапор перевелся в Чехов.

Я отошёл довольно быстро. Всё-таки молодой был, психика ещё была здоровая. Поначалу была какая-то апатия, которая не давала задумываться о том, что это было. Потом были разные мысли, но и это прошло. На смены я ходить не перестал, подвал меня по-прежнему не пугал, я много раз ходил на дальний, специально оставался там один, но ничего пугающего ни разу не ощутил. Капитан и прапор, пока ещё были в части, пытались заводить со мной разговоры на эту тему, но я этого всяко избегал, и они быстро отстали.

Я человек простой. Долго ломать себе голову над разными непонятками не в моих правилах. Как это в армейке говорили – день прошёл, да и хер с ним. Потом был дембель, родной дом, любимая девчонка, свадьба. Сын родился. Ну и пошла обычная жизнь своим чередом.

Контактов с армейскими друзьями старался не терять. Тем более, что многие с Донбасса. То я к ним в гости, то они ко мне. Много лет с тех пор прошло.

И вот однажды позвонил я одному приятелю в Луганск, а в трубке странный такой шум. Я даже не сразу понял, с чего мне этот шум знаком, а внутри всё уже как-то в комок сжалось. Спокойный такой шум, даже приятный, с такими посвистами, будто тушкан свистит. А мне вдруг страшно стало. Трубку бросил, снова перезвонил, снова тот же шум. Позвонил по другим номерам, в Луганск, Мариуполь, Киев. Там всё нормально. Или отвечают, или гудки и обычный треск. А когда приятеля набираю, то этот радостный шум с посвистами. Тогда вдруг и вспомнил я КДП и этот звонок с дальнего, и этот шум и посвисты. Чего-то подсел на измену. Дозвонился всё же до приятеля, спросил, как дела. Тот весёлый, говорит, всё хорошо. Завтра на свадьбу к племяннику идёт. Хрен его знает, что мне в голову стукнуло, я вдруг стал его отговаривать. Приятель охренел, говорит, ты чего, мол, свихнулся? А мне чего ему ответить, что шум в телефоне не понравился?

Короче, приятеля на свадьбе пырнули ножом, и он помер на следующий день.

Осень 1977 года обернулась для работников следственных органов нашего городка страшным потрясением. Один из грибников, который обходил окрестные леса в поисках богатого опятами местечка, набрел на небольшую поляну километрах в пяти от городской черты, где увидел подозрительные холмики — создавалось такое ощущение, будто на поляне что-то закапывали. Бдительный гражданин обратился в милицию, и уже через день всё местное УВД стояло на ушах. Следственная бригада обнаружила в невзрачном лесном уголке настоящее тайное кладбище — под могилками по всей поляне было обнаружено 48 (!) расчлененных тел без гробов.
Это было ЧП союзного масштаба. Москва немедленно взяла дело под контроль, о находке был уведомлен сам министр Щелоков. Широкая общественность, как водится, ничего не знала — всё тут же строго засекретили. Прибывший из столицы комитет следователей высокого ранга взял расследование в свои руки, но и некоторые местные сотрудники УВД (как мой дядя) тоже имели доступ к информации. Выяснилось, что все тела голые и похоронены без особого старания. Тела принадлежали исключительно подросткам и молодым людям — самому старшему было ориентировочно 22-25 лет. Большая часть из них были девушками, но встречались и тела парней. Тела были закопаны не в один день — степень их разложения однозначно указывала на то, что могилки появлялись постепенно в течение почти десяти лет. Самая свежая могила (которая и привлекла внимание грибника) была выкопана не раньше, чем полгода назад.
Самым жутким обстоятельством было то, что все эти парни и девушки погибли далеко не от естественных причин. Эксперты, исследовавшие тела, обнаружили многочисленные увечья, которые, по их мнению, были нанесены ещё при жизни. Переломы костей, рубцы, повреждения мышечного и кожного покрова — проще говоря, всех подвергали страшным пыткам перед тем, как убить. У некоторых тел конечности были отделены прижизненно. Такое мог совершить только маньяк-психопат.
Правоохранительные органы пребывали в шоке. Все готовились к тому, что полетят головы. Проворонить пропажу без вести без малого полусотни юношей и девушек в течение десяти лет в тихом маленьком городке — за такое можно было строго ответить перед начальством. Собственно, прибывшие столичные шишки поначалу и лютовали вовсю, стучали кулаками по столу и обещали страшные кары. Но чем дальше, тем больше они понимали, что не всё тут однозначно.
Прежде всего, было совершенно непонятно, откуда взялись все эти тела. Пропажи без вести, конечно, бывали в К*ске, как и везде, но не массовые, и большинство позже находили своё объяснение — либо находили тело пропавшего, либо выяснялось, что он попросту сбежал из дома. Даже если сложить по всей области нераскрытые подростковые пропажи за десять лет, и то никак не вырисовывалась столь грандиозная картина. Была, конечно, версия, что тела могли привозить из соседних регионов, но и этот вариант впоследствии не подтвердился.
Во-вторых, с опознанием убитых всё обстояло из рук вон плохо. При том, что большинство тел из-за разложения невозможно было опознать, но всё же на многих сохранились особые приметы, которые могли бы помочь установить их личность. Прочесали все картотеки, хранилища, подняли старые заявления и документы — ни одного совпадения! Это было что-то абсолютно невозможное.
Поиск улик тоже ничего вразумительного не дал. Преступник — или преступники — не оставили на телах и на поляне никаких следов, которые могли бы вывести следственную бригаду на них. Если и были какие-то отпечатки и следы, то время и погодные условия их давно уничтожили.
У следователей оставался один вариант — затаиться и ждать. Если убийцы закапывали тела на поляне в течение многих лет, то рано или поздно они обязательно явятся снова, и тогда их можно будет взять с поличным (напомню, никто на тот момент, кроме следователей и высшего руководства города, не знал о ЧП).
За поляной следили несколько лет. Пару раз задерживали случайных грибников, которые забредали на неё, но каждый раз их отпускали. 48 тел, отправленные в Москву для экспертизы, были там и похоронены в безымянных могилах после истечения положенных сроков.
Страшная загадка тайного кладбища на окраине сонного городка так и осталась неразгаданной.

Одна девочка проснулась, чувствует языком: во рту одного зуба нет. Смотрит, а на подушке лежат 10 рублей. Мама говорит ничего дескать страшного, просто это зубная фея покупает молочные зубы. Зуб и так бы выпал, а тут за него 10 рублей дали. Немного, но хоть так.
На следующий день девочка опять проснулась. Чувствует, ещё одного зуба не хватает. Смотрит, а на подушке ещё 10 рублей лежит. Девочка ничего не стала говорить матери, взяла эти деньги себе.
Так происходило ещё несколько дней. И девочка каждый раз получала десятку. Но как-то утром мама заходит в детскую и видит: лежит её дочка без головы, а на подушке 1000 рублей.

Спит ночью семья. Вдруг слышат на кухне: кап-кап-кап. Встал папа, пошел и не вернулся. И снова слышится: кап-кап-кап. Пошла мама, и тоже не вернулась. Опять: кап-кап-кап. Лежит мальчик один, боится пошевельнуться, но набрался смелости и тоже пошел. Идет, идет, заходит на кухню... А там вся семья кран закручивает!

▲>>1662971
>лежит её дочка без головы, а на подушке 1000 рублей.
Оптом дешевле !

Детство свое я провел в деревне при одном из конных заводов, которые после развала Союза откинули все четыре копыта: лошади — удовольствие дорогое, и в 90-е большую часть поголовья продали за рубеж, благо кони у нас были породистые. Это я все знаю из первых уст, ибо я там часто обретался, пока отец там работал. Ходил я туда не один, а вместе с другими балбесами моего возраста — спортплощадку у школы давно разнесли, лазить больше негде, а тут целая конюшня незанятая и вечно пустой манеж с полуразрушенными барьерами, самое то для мальчишек.
Как-то раз, заигравшись с парнями, я засиделся до темноты. А домой нужно было идти через всю деревню, по пути пройти школу, заброшенный детсад и почти заброшенный парк, где обитали только сорняки по колено и немного накренившийся памятник Владимиру Ильичу. Мы дошли до школы и начали расходиться: кому-то было налево, кому-то прямо — а мне нужно было идти направо. Через детсад и парк, ага. Идти нужно было метров шестьсот по единственной в деревне асфальтированной дороге, а потом около детсада сворачивать в парк и через него дворами выходить на мою улицу, где меня уже ждали пирожки от бабушки. На все про все — минут двадцать ходьбы: лето же, и я никуда не торопился, а темноты перестал бояться давным-давно.
Постукивая палкой, которую подобрал, чтобы потом сделать из неё трость, я двинулся домой. Так как это было нечто вроде нашей главной улицы, то тут также располагались здание администрации — единственное более-менее целое кирпичное низенькое здание сельпо с заколоченными окнами и ещё пара недостроек, о предназначении которых я не в курсе. С другой стороны были типичные деревенские дома с заборами, огородами и подсобным хозяйством. В общем и целом, живописный пейзаж. Важно постукивая палкой, я шагал по пустой улице и где-то на половине пути до детсада заметил кое-что странное.
Стук раздавался чаще, чем я долбил деревяшкой по асфальту. На один удар палки приходилось примерно два-три перестука.
Если бы со мной это случилось сейчас, то я бы наверняка перепугался. Тогда же мне больше было интересно, успею ли я сегодня дочитать очередную книжку Майн Рида. В общем, феномен множественных стуков меня позабавил, и я, как ни в чем не бывало, продолжил идти. Уже подходя к детсаду и стараясь не особо вглядываться в пустые окна этого инфернального строения — никаких призраков и прочей паранормальщины там не было, но черные провалы окон, облетевшая краска и другие особенности, присущие давно и прочно заброшенному зданию, несколько нервировали, — я, наконец, сообразил, что стук-то не «деревянный», а подозрительно похожий на звук копыт.
Тут-то по-хорошему надо было испугаться и убежать, но у меня, столько времени проведшего рядом с лошадьми и прочей скотиной, первая мысль была о том, что кто-то не закрыл денник и одна из лошадей вышла наружу. Что она могла забыть на таком расстоянии от конюшни, как конь так ловко прячется и почему он идет за мной — эти вопросы в голове даже и не возникли. Зато возникла идея найти нерадивое непарнокопытное и отвести обратно. О здравости идеи лучше умолчать — сопляк же малолетний, что с меня взять? Старательно рассмотрев все вокруг, я так и не понял, где лошадь могла спрятаться. Подивившись изворотливости скотины, я просто пошел дальше в надежде, что хитрая коняга выдаст себя и я, аки настоящий ковбой, её изловлю.
После ещё ста метров нашей — меня и коня-сталкера — прогулки в моей голове начало рождаться сомнение насчет теории про беглую лошадь. Стук был действительно похож на звук копыт, но все-таки от него отличался. Кроме очевидной разницы в ритме и частоте перестуков, этот стук даже звучал по-другому. Не знаю, как внятно описать, но было в нём что-то странное. Настолько странное, что я умудрился его со звуком палки перепутать.
Когда я все это осознал, по спине пробежал нехороший холодок: вспомнились сразу и детские страшилки, и жуткие истории про сатанистов-наркоманов, которыми тогда пестрили газеты и телевидение. Резко прибавив шаг, я постарался проскочить детсад, который в моем разыгравшемся воображении стал ещё более зловещим. Стуки также ускорились.
Наконец, здание адского дошкольного учреждения осталось позади, а впереди замаячила лысина Владимира Ильича. Оставалось пройти через парк, а там уже знакомые дворы. Оказавшись около статуи, я вздохнул спокойно... и тут же опять подскочил на месте. Во-первых, палкой я уже минут пять как не стучал, а звуки — по крайней мере, пока дорога была асфальтирована — не прекращались и даже ускорялись, словно не желая отстать от меня. Во-вторых, в парке единственным покрытием служила трава, ибо все остальное уже давно вынесли. Это значило, что теперь я не смогу определить, где находится этот псевдоконь. Сложив два и два, я выронил палку и рванул прочь, затылком чувствуя чей-то тяжелый взгляд. Ощущение того, что за мной кто-то следит, не ослабевало, а когда сзади послышались звуки шуршащей и сминаемой травы, я ускорился примерно до первой космической скорости. Остановился я, только оказавшись внутри родного двора. Естественно, тут же рассказал все родителям. Отец немного удивился, а потом напомнил, что ворота в конюшню, вообще-то, на ночь закрываются и закрывал сегодня он их сам. Так что либо конь умеет открывать тяжеленные деревянные двери, либо это все моя буйная фантазия. Мама же просто покачала головой и вздохнула.
Ночь выдалась неспокойная: все время казалось, что в окна кто-то заглядывает или что кто-то стоит около входной двери. Разумеется, утром я пошел обратно за своей «тростью». Найти её так и не смог, как и каких-либо вещественных доказательств вчерашней погони. Парням так и не решился ничего рассказать из страха, что засмеют.
Хотел бы добавить, что потом я нашел старого деда, который рассказал легенду или случай, подозрительно похожий на мой, но увы... Хотя, конечно, баек от местных жителей я наслушался более чем достаточно в процессе расспросов: и про полуночную рыбалку, и про пропавшего участкового, и про дохлых кур, и про обитателей заброшенных домов, и про беглых срочников... Возможно, моя собственная история объясняется очень прозаично, но испугался я тогда очень сильно и так и не смог для себя отыскать рациональное объяснение.

Когда я жил в Ливане, мне было где-то шесть-семь лет. Страна в то время погрязла в войне, и убийства стали обычным явлением. Помню, в один особенно ужасный период, когда бомбежка почти не прекращалась, я часто сидел дома у телевизора и смотрел очень, очень странное шоу.
Это была детская передача длиной где-то 30 минут, содержавшая, насколько я помню, всякие странные и зловещие образы. Я до сих пор считаю, что это была завуалированная попытка использовать тактику запугивания, чтобы заставить детей вести себя как надо, потому что мораль каждой серии фокусировалась на очень строгих правилах: «плохие дети поздно ложатся», «плохие дети спят с руками под одеялом», «плохие дети по ночам воруют еду из холодильника».
Мало того, что это само по себе было странно, так еще и шло на арабском. Я мало что понимал из текста, но мне хватало довольно красноречивых изображений. Больше всего мне, однако, запомнился конец программы. В каждом эпизоде он был один и тот же – камера приближалась к старой ржавой закрытой двери. Чем ближе была дверь, тем отчетливее можно было услышать жуткие и иногда даже мучительные крики. После этого на экране появлялся текст на арабском: «Вот куда попадают плохие дети». Затем и звук, и картинка исчезали, и серия кончалась.
Где-то через 15-16 лет я стал фотожурналистом. Время от времени я вспоминал о той программе и никак не мог выкинуть ее из головы. В конце концов мне это надоело, и я решил поискать информацию. Через какое-то время мне удалось найти местоположение той студии, в которой записывалась большая часть программ с того канала. После еще некоторых исследований и путешествий по сайту я узнал, что сейчас здание стоит пустое – после окончания войны его забросили.
Я отправился туда с камерой. Студия была сожжена изнутри. Либо случился пожар, либо кто-то пытался сжечь всю деревянную мебель. Я несколько часов аккуратно пробирался по зданию и делал снимки, в ходе чего нашел незаметную изолированную комнату. Мне пришлось прорываться через несколько старых замков и выламывать тяжелую дверь. Тем не менее, увидев содержание маленькой комнаты, я замер и стоял на входе несколько долгих минут. Следы крови, кала и крошечные кусочки костей были разбросаны по всему полу – невероятно мерзкое зрелище.
Но по-настоящему напугало меня другое, то, что заставило меня уйти и отбило всякое желание возвращаться. С потолка в центре комнаты свисал микрофон…

▲>>1662746
Очень нравятся вот именно такие истории, где лишь слегка приподнимают краешек покрывала над какой-то ужасностью, а потом
>Страшная загадка тайного кладбища на окраине сонного городка так и осталась неразгаданной
Обычно так гораздо сильнее получается, чем когда подробно описывают какую-нибудь тварь, ясно обрисовывают ее черты, так сказать. Лучше ограничиться демонстрацией ее тени - или намека на тень.

Так вот, случилось это месяца полтора назад. Был вечер пятницы (наверное, самый лучший в мире день), я вернулся домой после работы около семи вечера. Мы живем вдвоем с женой, но за пару дней до описываемых событий мы немного повздорили и она уехала к родителям. Отдохнуть от семейного быта, так сказать. Ну и я особо по этому поводу не расстраивался, по дороге взял пива, всяких грызо-жевательных штук к пиву, у друга днем попросил консольку с парой игрушек — в общем, упаковался и приготовился расслабляться.
Хочу заметить, что почти сразу, как я оказался дома, я почувствовал какое-то беспокойство. Не знаю, что могло послужить объективной для этого причиной, все вроде было нормально; может, предчувствие, а может, матушка Природа давлением баловалась — не знаю. Ну да и речь не об этом. Тем более, что апатия продлилась недолго. Повисев некоторое время на юмористических сайтах и немного заправившись прихваченным алкоголем, я снова был в форме. На часах к этому времени было уже за 10 часов вечера.
Я включил приставку, вставил первый попавшийся диск с игрой, оказавшийся какими-то бешеными гонками, и впал в детство. Не знаю, сколько точно прошло времени, но меня отвлек звук из соседней комнаты. Было похоже на средней громкости хлопок. У нас живут кот и кошка, поэтому я решил, что они что-то свалили. Я пошел проверить, а заодно и шикнуть на них, чтоб не буянили. Но в комнате я не обнаружил ни упавшего предмета, ни, собственно, животных. Как оказалось, кот дрых на кухне на холодильнике, как он это всегда делал, а кошка вообще дремала на спинке кресла, где я минуту назад сидел.
Поняв, что живность к шуму непричастна, я снова стал обследовать комнату: проверил розетки с выключателями на наличие замыкания — все в норме, затем окно — закрыто, стекло цело и следов попадания в него птицы или камня нет. Забыл сказать, что мы живем на последнем, 9-м этаже — докинуть с земли что-либо проблематично, и сверху соседи на карниз ничего не уронят. Да и, если честно, больше было похоже, что бухнуло именно в комнате, а не за окном.
Я почесал затылок, плюнул и пошел обратно изображать пьяного Шумахера. Не прошло и десяти минут, как я опять услышал из соседней комнаты какой-то звук, на этот раз больше было похоже на скрип-шорох — ну не знаю, как называется этот звук, когда передвигают по полу мебель, только кратковременный, не дольше секунды.
Тут у меня уже зазвенел в голове тревожный звоночек. Я даже, наверное, на минуту замер, прислушиваясь — тишина. Проверять, если честно, как-то не хотелось. Собравшись с духом, я почти с разбегу включил свет и принялся осматривать место происшествия. Все на местах, на полу следов нет — но не могли же у меня с пива начаться галлюцинации! Я даже в шкаф заглянул — ничего необычного.
Свет я больше выключать не стал и вернулся в уже остывшее кресло. Игры меня больше не занимали, пиво я тоже решил больше не пить. Да и вообще, как-то стремно стало сидеть дома. На часах было уже три с копейками часа ночи, у меня закончились сигареты, а поскольку район у нас тихий, я решил прогуляться до ближайшего ларька, а заодно и воздухом свежим подышать. Тем более, что на дворе стоял месяц май, и ночи уже не были холодными.
Дорога моя пролегала через дворы и узкий проулок между жилым домом и детским садом — не слишком темный маршрут, но под впечатлением от недавних событий я, надо сказать, нервничал. До ларька я добрался без приключений, хоть и подпрыгнул пару раз, когда под ногами попадались особо хрустящие ветки (я не трус, просто впечатлительный). А вот на обратном пути начались проблемы.
Сначала откуда-то из-под забора метрах в трёх от меня с каким-то диким завыванием выскочила дворовая псина. Не знаю, что её так испугало, но готов спорить, испугался я на несколько порядков больше, чем она. Потом благим матом в кустах заорали коты. После такой шокотерапии неприятное нервное напряжение вернулось ко мне с удвоенной силой. Но самая задница ждала меня уже на подходе к родной девятиэтажке. Тут было попросторней и более освещено, я даже расслабился. А потом случайно бросил взгляд на окна собственной квартиры...
В тот момент мне показалось, что я даже приподнялся над землей от ужаса — мои окна были темными, хотя я и не думал выключать перед уходом свет, а еще мне показалось, что там во тьме что-то движется. Хотя 9-й этаж — ночью в комнатах без света вряд ли что-либо можно было разглядеть. Но в тот момент сердце пропустило пару ударов.
В некоторых окнах дома горел свет, поэтому в версию с отключением электричества не очень-то верилось. Я сел у подъезда и закурил. Через некоторое время я начал замерзать, но идти домой мне категорически не хотелось. Повторюсь — я не то чтобы такой трус, просто я не из тех героев, кто со словами: «Hello, is anybody here?» — идет в одиночку во тьму, поглотившую пятью минутами ранее всех остальных таких же героев.
И тут я обнаружил, что по забывчивости не выложил из кармана ветровки свой мобильник. Через 20 минут мой друг Лёха уже подкатил к моему подъезду (хорошо, что был конец недели, иначе я скорей всего шел бы сейчас в направлении трех небезызвестных букв). Когда я вкратце рассказал о событиях минувшего вечера, он, конечно, посмеялся, но выразил желание помочь. На всякий случай он захватил из машины фонарик, а я вооружился вспышкой телефона, и мы начали восхождение. Лифтом пользоваться не рискнули, поэтому до 9-го этажа добрались немного вспотевшие и с одышкой.
Остановившись перед дверью, мы прислушались. Мне показалось, что я слышу из-за двери то ли шорох, то ли шепот, но Лёха ничего не услышал и сказал, что у меня нервы.
Войдя внутрь, я первым делом щелкнул выключателем в прихожей — света не было. Под ногами что-то захрустело, как оказалось — осколки лампочки. Как позже выяснилось, разбиты они были абсолютно все. Даже те, что были выключены. В той комнате, которая весь вечер донимала меня шумами, некоторые вещи были раскиданы, а в углу на стене мы обнаружили странное пятно приблизительно полметра в диаметре, словно бы обои обуглились. Тут даже Лёха занервничал, мы взяли оставшееся пиво и спустились во двор. Так мы и сидели там, рассказывая друг другу о разных необъяснимых явлениях, пока окончательно не рассвело.
В заключение хочу сказать, что электрики в проводке ничего не обнаружили. Котофеев я нашел за кухонным гарнитуром через два дня, живых, но дерганных. Пятно на стене я заклеил, а весь беспорядок устранил. Жену пугать не стал, поэтому знаем об этом только мы с Лёхой, теперь вот вы тоже знаете. Я так до сих пор и не понял, что же тогда было на самом деле — какие-то естественные процессы или потустороннее вмешательство. С тех пор прошло уже почти полтора месяца и ничего такого больше не было. Но я стараюсь не ночевать больше дома один.

▲>>1670425
Поэтому продолжение, показавшееся лишним, не стал постить. Первая часть смотри атмосферно и хорошо.

...Происходило это со мной в 1999 г. на Киргизско-китайской границе, подходил к концу первый год службы, скоро стодневка (служили мы 1,5 года, т. к. заграница) – в подробности вдаваться не буду... В общем, начали на определенном участке границы пропадать люди (три наряда, и все три искали особисты, т.к. это тогда было небывалое ЧП, но ничего не добились – ни поисковые отряды, ни местные). Когда пропал третий наряд, я попал в поисковики. Ну, все как положено: поделили на сектора, разделились на группы и приступили к поиску. Наш сектор мы перерыли весь, но следов не нашли.
Ну, сидим, отдыхаем, ждем товарищей. Вдруг, где-то в километре-полутора взлетает красная ракета. Мы туда и побежали, выстрелов нет, что происходит, не поймем... Начинаем кричать, стрелять в воздух, привлекать внимание, и тут из-за камня выбегает наш товарищ из другой поисковой группы и зовет за собой. Никогда бы не поверил, что вход в пещеру может быть так скрыт от глаз, что пока носом не уткнешься, не заметишь. В общем, зашли мы в эту пещеру, видим – а там тоннель где-то метров 20 и поворот, за которым еще одна пещера – зал в высоту метров 5. Первое, что увидели в этом зале это парня, сидящего на корточках с пустым взглядом и абсолютно седого. Мы, конечно, в шоке, давай задавать вопросы, на которые с огромным трудом добились внятного объяснения. Оказалось, они втроем спустились вниз (примерно посередине пещеры-зала находился колодец глубиной метров 7-8), поднялся он один, причем побил все олимпийские рекорды подъема по веревке; что случилось с товарищами, не знает. Деваться некуда, придется спуститься вниз и узнать, что произошло с остальными солдатами (кстати, первые трое спустились именно потому, что увидели на дне солдатский ботинок). Ну, мы и полезли. Один лейтенант и нас семеро. Я спускался 3-им.
Это было то еще зрелище! Пещера, непонятно где кончающаяся, слишком извилистая, тьма кромешная, хоть глаз выколи – жуть, одним словом. Свет фонариков в стены упирается, но понятно, что есть продолжение тоннеля. Ширина прохода – максимум вдвоем пройдешь... Ну, и прошли мы примерно метров 50, за поворотом нашли одного солдата, у него был порез на шее, вертикальный и неглубокий. Он был жив и в сознании, но не мог пошевелиться, как будто парализован... А вот третьего бойца мы так и не нашли, хоть искали, пока нам не дали команду на подъем. На обратном пути так получилось, что я шел замыкающим. Дальше – до сих пор вспоминаю, и волосы дыбом встают – я стою спиной к отверстию колодца, с которого спускается вниз веревка и освещаю коридор, в то время как по этой веревке поднимается идущий впереди меня товарищ. Неожиданно он за что-то цепляется и просит подсветить. Я поднимаю фонарь и отворачиваюсь, сзади сразу становится темно, и именно в этот момент за спиной из темноты начинают раздаваться приближающиеся звуки, такое ощущение, как будто мокрыми ступнями по камню (ЧПОК... ЧПОК...) причем ЭТО бежит очень быстро и прямо ко мне! Меня обуял такой ужас, какого никогда в своей жизни ни до, ни после не испытывал... (что самое странное, где-то на генетическом уровне во мне произошло узнавание ТОГО, что приближалось). Я пытаюсь повернуть фонарь, но от резкого движения нечаянно разбиваю его об стену, тот гаснет... В панике досылаю патрон, начинаю стрелять и за считанные секунды опустошаю четыре магазина! (Получается 100 патронов, т.к. пограннаряды заряжают по 25 патронов в магазин, чтоб пружина не ослабла). Одним словом, когда меня наконец втащили наверх, автомат еле отодрали. Что там было, не знаю до сих пор, но ребята говорили, что местные спецы три дня что-то там делали, а потом приехала колонна машин, из них выгрузили ящики, и гора эта просела от взрыва...
Что касается остальных побывавших, как и я, в пещере, скажу только одно: парень тот, что поседел, повесился через неделю, так и не сказав никому, что же он там увидел. Второй, тот, кого вытащили, рассказывал, что в момент нападения светил в другую сторону и почувствовал лишь легкое прикосновение к шее, после чего не мог пошевелиться и слова вымолвить, но звуки, подобные тем, что слышал я, он тоже слышал.

▲>>1670443
Это же Дарт Мол выглядывает из окошка !
Честно скажу, вот после этой истории я встал и включил свет в коридоре у себя за спиной. Впрочем, у меня даже во взрослом возрасте сохраняется какой-то иррациональный страх темноты - когда я ночевал в деревне, окруженный множеством пустых темных комнат, мне было действительно страшно. Я сам изумлялся этому детскому страху, не понимал, откуда он, но страх был. Видимо, это что-то первобытное. Так что такие вот истории заходят на ура.

▲>>1671350
С нужным настроением, музыкой могу дочитаться до того, что оглянуться на шкаф боюсь и жду прикосновения из темноты :D

Ну, собственно… я вообще не знаю, как мы остались живы. Думаю, нам очень повезло. Сейчас, когда я днем размышляю об этом, все кажется сном или галлюцинацией. Трудно поверить, что такое могло произойти, к тому же с нами. Но я расскажу все по порядку.
Был конец лета. Ночи уже стали не очень жаркими, но днем было ещё достаточно тепло. Мы с одним знакомым парнем собрались на вылазку, в давно приглянувшуюся местность под Питером. Мы копари, если что. Сезон у нас не особенно длинный — как пойдут дожди, уже особенно не покопаешь, развезет глину и все, ни палатку поставить нормально, ни раскоп накрыть, только в лесу рыть остается, а там свои заморочки. Ну да это я отвлекся, к слову. В тот-то раз собирались рыть как раз в лесу. Приятель мой, Макс — парень сложный, нелюдимый. Сам он этнический немец, и от фашистов ему здорово рвет башню. Копает давно, но чаще один и по Смоленскому направлению, а тут раскопал карту какую-то, и говорит, что вроде хорошее место должно быть. Оборудование у него хорошее, и опыта хватает, и если в споры с ним не вступать — то все нормуль должно пройти. Так и поехали вдвоем. Собрали в рюкзаки спальники, инструмент, еды на пару дней, погрузились на электричку.
— Макс, а чего ты думаешь, что там не вскрыто уже все? Там же вроде деревни есть, да и от Питера недалеко.
— Думаю, что нам осталось. Местность болотистая, там редко кто ходит. Проверим — может, болото все утащило, а может и нет.
Доехали, выгрузились. Судя по карте, идти нам надо было через поле, потом оврагами через лес — всего километров пятнадцать. Стало быть, к обеду дойдем, если не встретим больших завалов. Закрепили багаж удобнее и выдвинулись по опушке, чтоб доблестной милиции на глаза особо не попадаться. Сперва взяли хороший темп, и лес был сухой и чистый, а глубже начали натыкаться на болота и завалы деревьев, которые приходилось форсировать по мере возможности. Болота поначалу попадались небольшие и мелкие, поросшие травой и деревцами, а потом стали встречаться более крупные, с кочками, усыпанными подберезовиками, с оконцами темной стоячей воды. К нужному месту подошли уже часам к четырём дня. Солнце пригревало, мы с Максом оба были потные и усталые. Поставили навес, я пошел собирать дрова на ночь, а Макс распаковал щуп и двинулся к болоту, сверяясь с картой.
Надо сказать, что поехал я только из большого интереса. Макс обычно ездил один, и источники свои не открывал, но всегда находил интересные вещи. Я был уверен в том, что он не пошел бы на место, если бы здесь не пахло крупной добычей. Пока я собирал дрова и лапник на ночь, он уже что-то напищал и ставил метки. Решили начать копать с утра, как станет светать — темнело уже рано, и к вечеру в лесу было сумеречно. В таком освещении легко пропустить что-то важное. Макс вернулся к костру, и я успел заметить, как он убирает в карман копию карты. Пометки и надписи там были на немецком.
— Ты источники где-то в немецких архивах берешь? — невзначай поинтересовался я.
— Вроде того. У меня хорошие карты.
— Знаю, тебе вон полфорума завидует, все хотят с тобой на раскоп. Как там дела, кстати, у болота? Нашел что-нибудь?
— Пока не копал, только отметил. Там вообще все пищит, может, автомобиль затонул, или танк. Или самолет упал в трясину, хотя он бы иначе пищал. Утром посмотрим, — Макс делал отметки в записной книжке.
— Что тут хоть было-то, расскажи.
— Здесь уходила от русских через лес рота немецких карателей из довольно крупной группировки, расквартированной в ближайших деревнях. Судя по документам, в лес они вошли, и не вышли. Примерно в этих местах они столкнулись с русскими, но всех положили. Дальше следы теряются, и я не нашел никаких бумаг. Возможно, найдем нескольких советских солдат, что-то из вооружения. А может и немцев. Мне кажется, они обошли болото по левому краю, правый более топкий и забирает на несколько километров в сторону деревни. Дело было в феврале, но кочки все равно должны были быть видны. А слева даже что-то вроде тропинки имеется. Контуры болота примерно совпадают с теми, что указаны на карте, — Макс объяснял тихо, но и так все понятно было. Кажется, он долго готовился к этой вылазке.
Стемнело, мы устроились спать. Костер постепенно гас, с болота пополз туман. Холодало. Я уснул довольно быстро и спал без снов.
Меня разбудил странный булькающий звук, но сперва я решил, что показалось. Лежал в полудреме, прислушивался, уже снова стал засыпать, и услышал снова. Словно кто-то большой плескался в болоте, отфыркиваясь. Я приподнялся на локте и вгляделся в молочное марево. Может, корова из деревни зашла в лес? Не должна бы, далеко. Тут километров пять-шесть до неё, если не больше. Макс рядом тоже зашевелился, поднимаясь. Мы переглянулись и стали вглядываться в темноту.
Плеска стало больше, словно там было несколько человек; что-то негромко лязгало, и даже вроде бы слышались голоса. Неужели мы не одни здесь, и ещё кто-то из копарей прознал про болото? Или тут люди совсем с другими целями, и мы им не нужны как свидетели? Я пожалел, что из оружия у нас только ножи и лопаты. Хотя, где-то в багаже есть топорик, но против пистолета если что не попрешь. Мы лежали тихо-тихо, всматриваясь в сторону болота, и вскоре стали различать силуэты. Несколько человек в длинных плащах или пальто…бродили прямо в трясине. Зрение меня не обманывало, как я не тер глаза — они ходили прямо там, среди кочек и темных провалов воды, тихо переговариваясь между собой.
— Что за чертовщина? — прошептал Макс, и люди замерли, будто услышали.
Они одновременно повернули к нам головы, и один из них вскинул руку, указывая направление.
Я не помню, как выскочил из спальника и понесся не глядя через кусты. Далеко убежать, впрочем, не получилось — я споткнулся о корень и рухнул, сильно подвернув ногу и разбив нос. Макс же оказался ещё менее удачлив, он запутался в спальном мешке, и через пару секунд преследователи уже обступили его. Я лежал в кустах и боялся дышать. Мне казалось, что волосы на моей голове встали дыбом, а сам я больше никогда не смогу нормально спать. Я закрывал себе рот руками, чтобы не орать благим матом, и пытался вспомнить хоть одну молитву, которые, как назло, куда-то испарились.
Макса обступили люди в истлевшей форме с остатками немецких нашивок. То, что я сперва принял за плащи, оказалось останками зимних шинелей. Существа склонялись над ним, и я хорошо видел, что у них нет глаз, носов, у кого-то ушей и губ. Они были как бы набухшие от долгого пребывания в воде, белесые. С остатков формы капала вода.
— Руссе? — прохрипел один из них, тыча в Макса ржавым оружием.
— Нет! Я немец! Я гражданин Германии! Я люблю фюрера! — выдавил Макс на чистом немецком, нервно сглатывая.
Один из утопленников приблизил к нему то, что осталось от лица, словно хотел рассмотреть. Макс был белокожим блондином, к тому же фанатом немцев. Это, наверное, его и спасло. Мертвец осмотрел его кепку военного образца, немецкие нож и фляжку, лежащие рядом — Макс поднял их под Смоленском. Затем медленно разогнулся и махнул рукой остальным.
Они пошли по левому краю болота, как раз куда думали с утра идти мы, и почти сразу увязли в трясине. Мы оба тряслись и наблюдали, как немцы тонут, крича и цепляясь мертвыми руками за кочки и выдирая пучки травы. Наконец они скрылись в иле, и снова стало тихо. Мы лежали не двигаясь. Я начал чувствовать боль в вывихнутой ноге и разбитом лице, а Макс так стучал зубами, что слышно было за километр.
Мы наспех похватали вещи, бросив там половину добра, и поплелись в сторону деревни, по правому берегу болота. Идти мне было трудно, но оставаться было страшнее. Всю дорогу молчали.
Около семи утра мы вышли к деревне и постучались в ближайший дом, где горел свет.
— Это ж надо, выдумали…в наши-то болота полезли исследовать, — охала старушка, — да вдвоем, молоденькие такие!
Мы сказали ей, что по заданию института исследуем донные отложения. Не говорить же правду…
— Местные-то в лес как стемнеет не ходют, да. Отец мой рассказывал, будто когда блокаду прорвали и погнали фрицев, одна группа в лесу пряталась, а наши их к болотам прижали. Ну, немцы-то наших постреляли, да сами в болоте сгинули. И видать до того люди злые были, что не приняла их земля — так и ходют ночами, вылезают из болота и шастают в лесу. А как встретят кого, так сразу автомат в лицо, и если по-русски говоришь — с собой волокут на болото. И сами там тонут. Уж и экспедиции приезжали, вроде как останки поднимать, да только где ж их теперь найдешь…
Мы молча ели домашние яйца с луком и чёрным хлебом. Отвечать бабульке не хотелось. Я перевязал ногу и мы пошли в сторону шоссе, где поймали машину и вернулись в город.
Больше мы никогда не наведывались в те края.

https://www.youtube.com/watch?v=r-ZD5cLlA2U

Было у меня всегда пристрастие к вечерним и ночным прогулкам. Бесцельное перемещение по ночному городу с музыкой в плеере. Часами я мог простаивать на каком-нибудь мосту, куря и вглядываясь в темную воду. Или просто сидеть на какой-нибудь лавочке во дворике рядом с центральным проспектом (все же шляться по глухим закоулкам в такое время было стремновато). Обычно, на прохожих, коих всегда было немного, я особого внимания не обращал, но все же со временем начал подмечать кое-какие странности. И касались они обычных с виду людей, проходя мимо которых и кинув беглый взгляд, безусловно, никаких странностей и не заметишь, но если поглядывать на протяжении, например, получаса начинаешь замечать кое-что необычное.
Первой была девушка на автобусной остановке. Я сидел на остановке напротив, и автобуса естественно не ждал, просто плановый перекур у меня был. Что-то странное было в той девушке, неестественное. Вот она сидит на скамейке, роется в сумочке. Подходит к расписанию, изучает его, возвращается на скамейку. Просто сидит некоторое время, потом снова роется в сумочке, встает, изучает расписание. Подходит автобус. Она в него не садится, вместо этого повторяет свой ритуал. И странно тут даже не то, что в такое время ходит только один автобус (может она на остановке просто с кем-нибудь встречается), а то, как она повторяет свои действия. Механически, и самое главное, ОДИНАКОВО. Можно даже время засечь. Я целых два часа просидел, наблюдая. Потом, ровно в два часа ночи она встала и ушла. Я, естественно, за ней не последовал, но случай меня заинтересовал. Поэтому, гуляя по городу, я стал внимательнее присматриваться к прохожим, вдруг еще какой-нибудь странный гражданин встретится. И встреча эта не заставила себя долго ждать.
На этот раз была парочка, вроде как друзей, вроде как ведущих непринужденную беседу. Однако, необычным выглядело такое общение: вроде как оба стоят вразвалочку, у одного чемодан рядом поставлен, вроде фразами перекидываются. Проходя мимо ничего подозрительного бы не заметил. Ладно если бы они своими фразочками по-разному перекидывались. Ан-нет, та же схема, что и с девушкой на остановке. Сначала один что-то говорит, потом другой, потом просто молча стоят по сторонам пялясь, потом первый достает мобильник и в нем долго копается и вуаля - цикл повторяется.
Собственно, с этой парочки я на шпионаж подсел конкретно. Блокнотик специальный завел, куда наблюдения записывал. За месяц моих шпионских игр удалось выяснить следующее: в дневное время "роботов" (как я их про себя прозвал) встретить невозможно; выползают "роботы" исключительно с наступлением темноты; уходят с "точек своих дежурств" ровно в два ночи; после двух ночи опять же не встречаются.
В общем, три месяца я за ними так наблюдал, пока не приключился один крайне странный инцидент. Сидел я в ту ночь на лавочке одного из дворов, курил. Было почти два часа ночи, поэтому детективство мое закончилось и я просто планировал еще пару часиков пошляться по городу. Сижу себе курю, а тут к подъезду два человека подходят. Один мимо проходит, а другй останавливается рядом со мной и руку протягивает, причем выглядит это так, как будто мы с ним давнишние друзья-приятели. Первый рядом с подъездом останавливается и на меня смотрит. Второй с протянутой рукой стоит, как статуя. Все происходит в абсолютном молчании. Минут пять в молчанку играли, и тут я понимаю, что встаю и руку ему пожимаю. Хотя, на самом деле, прокручивал в голове хитроумный план побега и оценивал шанс этих двоих меня догнать. Вполне обычное рукопожатие, однако, вместо того, чтобы бежать со всех ног, я опять почему-то за ними иду в подъезд. Сам себя не контролирую. Т.е. умом понимаю, что вот иду за ними, а остановится не могу. Ноги сами по себе идут, и никаким усилием воли я на них повлиять не могу. Заходим в лифт, едем на пятый этаж (дом девятиэтажный был) и все вместе заходим в квартиру. Разуваюсь, куртку снимаю. Все буднично так, как будто в гости к знакомым на чашку чая зашел. Прохожу за ними в гостиную, сажусь на стул. Они оба на диван. И все. В прямом смысле все, ничего вообще не происходит больше. Я молча сижу. Они молча сидят.
Минут сорок, наверное, прошло. Я чуть осмелел и интерьеры начал рассматривать. И все, абсолютно, в квартире этой неправильное. Словами сложно передать, но ощущение такое, как будто вещи все не на своих местах. Впечатление, что не жилое это помещение вовсе, а декорации расставлены. На окне горшок стоит, но цветка в нем нет, и видно что земля сухая - не поливали ни разу. На столе две кружки с чайником, но больше похоже, что их специально симметрично расставляли, а чайником не пользовались вовсе. Диван, по идее, раскладываться может, но стоит так, что не разложишь. В общем, каждая мелочь в глаза бросается.
Сижу я, сижу, и до меня каким-то образом смысл послания "роботов" в гости пригласивших доходит. Мол, посмотри как мы живем, раз тебе так уж интересно. И вроде бы они против меня ничего и не имеют, но мое любопытство им тоже особо не льстит.
Вот так мы до рассвета и сидели, а потом один из них встал и ко мне подходит, в коридор провожает. Тут ко мне способность тело нормально свое контролировать вернулась и я бегом, практически, к двери, ноги в ботинки не застегивая засунул, наспех куртку накинул, и прочь. Зажигалка еще из куртки выпала, но я и поднимать не стал, бегом по лестнице вниз бросился. После этого дома три дня сидел заперевшись, завесив шторы и на звонки телефонные даже не отвечал, пытался осознать, что это было такое. Методично все свои записки про "роботов" я порвал и для уверенности в пепельнице сжег. С тех пор я по вечерам вообще по улицам не хожу, а если уж приходится, то строго под ноги смотрю и маршрут всегда кратчайший выбираю из точки А в точку Б.

С позволения своего друга ниже рассказываю его печальную и даже трагическую историю.
У Артура тяжелая судьба: его родители погибли один за другим с разницей в год. Отец умер первый — его сбила машина, причем так, что опознали только по части татуировки: было страшнейшее месиво. Пьяный водитель на скорости 120 км/ч врезался в сельскую остановку. Никого, кроме отца Артура, на этой остановке не было — ноябрь месяц, все дачники уже давно в городе. И что он сам там забыл, никому понятно не было. Мать Артура сказала, что ему кто-то позвонил, и он в срочном порядке выехал на дачу. Интересно, что в распечатке звонков последний вызов поступил на отцовский телефон в 16:37, а по словам матери звонок, из-за которого отец уехал на дачу, был около семи вечера. О чем была речь в этом телефонном разговоре, мать не знала, но утверждала, что состояние супруга было крайне возбужденным.
Через год погибла мать, через два дня после годовщины отцовской смерти. На этот раз Артур был дома и стал свидетелем странного звонка, заставившего его мать сорваться с места и уехать в парк на другом конце города, где она и была зверски убита. Двадцать три ножевых ранения... Ситуация повторялась. Следствие установило, что никакого звонка не было: последний вызов был в 14:43 от самого Артура. Естественно, полиция начала отрабатывать версию, что Артур и является убийцей. Совершенно не жалея его и видя, в каком состоянии он находится, они его каждый день вызывали на допросы и давили на него, заставляя признаться. Показывали фотографии с места убийства — фотографии его матери, полуголой и растерзанной. И вот Артур, каждый день вставал и шел в отделение, зная, что его ждет. Не прийти он не мог, так как именно этого и ждали наши доблестные сотрудники Фемиды — тогда бы они смогли его «закрыть».
К слову, на тот момент Артуру было только 18 лет. Каждый день кто-то из нас оставался с ним на ночь. Заставляли его ходить на пары, оплачивали его квартиру, готовили... Мы очень боялись оставить его одного, хотя потом он нам говорил, что не решился бы на суицид, что мы зря в этом плане так волновались. Ну а что мы могли подумать? Он молчал почти всегда, ни с кем не делился своими переживаниями. Вдобавок ко всему он остался совсем один, без кровных родственников. Никто из нас, его друзей, не знал такого одиночества. У нас у всех были большие дружные семьи.
В общем, осталась у Артура только тетка — сестра матери, алкашка еще та. Ей было наплевать на сестру и племянника, а нужна была ей квартира, никоим образом с ней не связанная. Квартира эта досталась отцу Артура от родителей, но тетка кричала и причитала, что доля ее там каким-то образом имеется, хотя после смерти отца квартира была записана на Артура (это, кстати, следствие почему-то в расчет не брало — мотивом-то они считали именно жилплощадь). Мы, наверное, месяца с два держали оборону, не пуская ее в квартиру.
С полицией помогла разобраться соседка, которая, узнав, что они творят, позвонила своему родственнику — начальнику того самого отделения, после чего сотрудники полиции даже принесли свои извинения. Больше Артур как подозреваемый в отделении не появлялся.
Убийцу матери так и не нашли, но примерно через полгода был суд над человеком, сбившим его отца. Он остался жив после того случая и даже не был покалечен. В итоге его признали виновным и посадили надолго. Именно после этого суда Артур попросил нас приехать к нему.
Он еле нас дождался и был сильно возбужден. Попросил нас скорее собраться на кухне, где он все нам и рассказал. Про звонки на телефоны отца и матери (о них мы тогда не знали) и, самое главное, о том, что такой же звонок, которого не обнаружилось в распечатке, поступил и на телефон убийцы его отца.
Вот как все было: подсудимый выпивал с другом в кабаке, причем машина его стояла во дворе его дома, а кабак находился вообще в центре. До дома подсудимого был час езды на машине. По словам друга подсудимого, свидетеля защиты, они никуда ехать не собирались, ждали друзей, так как это был чей-то день рождения. Потом, около семи вечера, раздался звонок на телефон подсудимого. После разговора он резко вскочил и, ничего не объясняя, уехал. Куда и зачем, он не пояснил. Сам подсудимый ничего не помнил о звонке, да и вообще, он пришёл в себя только уже на месте аварии. Выпили они тогда только по две кружки пива, обильно закусывая. Вот так вот...

Эта история произошла со мной в возрасте 16 лет. Моя бабушка родом из маленькой таёжной деревни, где на момент моего последнего пребывания осталось только 12 жилых дворов. В её семье было 6 детей, все разъехались жить по разным городам необъятного Советского Союза, и получилось так, что в деревне осталась жить только одна из бабушкиных сестёр. Раньше мы часто ездили летом в гости в это чудесное место: величественные сосны, извилистая и чистая речка, звуки природы и ещё много прелестей деревенской жизни. И тут раз бабушка пришла к нам в гости и сказала матери, что планирует съездить к Галке (так зовут её сестру), мол, уже старые стали, когда ещё свидимся. Я, услышав этот разговор, начал уговаривать бабушку взять меня с собой: во-первых, родители в то лето начали строительство коттеджа и мне абсолютно не прельщало проводить всё лето, мешая раствор, подавая алкашам-строителям кирпичи и вдыхать ароматы кирпичной крошки вперемешку с запахом «Примы», во-вторых, почему бы две недели не провести на рыбалке, поскакать на лошади — тем более, что к соседям тёти Гали практически каждое лето приезжал внук Егор, с которым мы пересекались пару раз и вполне сносно общались. Мама на удивление легко согласилась, и вот я уже трясся с сумкой в душном «пазике».
После 10 часов мытарств по нашим дорогам мы наконец-то добрались до деревни. Встреча была организована на высшем уровне, присутствовали все местные жители, как и принято, выпили, вспомнили прошлое, поплакали, да закончилось всё песнями типа Зыкиной «Из далека долго». Мне просто не передать вам моё настроение, когда я узнал, что Егор не приедет, и мне теперь необходимо занимать себя две недели самому. Скажу сразу, что дом у тёти Гали был довольно большой, мне отвели место в дальней части, и только я устроился на кровати, как сразу погрузился в царство Морфея.
Проснулся я, как ни странно, в хорошем расположении духа. Окно было открыто, и в комнате было настолько свежо и пахло разнотравьем, что даже самый заядлый пессимист невольно бы улыбнулся. Я уже слышал, как на кухне готовятся к завтраку: бабушка с сестрой смеялись, гремели посудой и накрывали на стол. Я быстро оделся, вышел поздороваться и увидел сына тёти Гали. Ну как же я мог забыть про дядю Витю? Он был егерем в местных лесах и часть лета проводил в гостях у своей матери. Мужиком он был хорошим, лес знал как свои пять пальцев и очень интересно про него нам с Егором рассказывал. Мы обменялись крепким рукопожатием, перекинулись фразами типа: «Ну ты и вымахал, как жизнь?» — и т. д. После завтрака он предложил мне сходить на охоту, на что я с радостью ответил согласием. Идти нам нужно было до старого охотничьего домика, что составляло около 15 километров.
После коротких сборов мы выдвинулись в путь. Сначала идти было легко: хоть яркое солнце и пробивалось сквозь кроны вековых гигантов, но в бору было прохладно. Умопомрачительный запах хвои и трав и непривычные для городского обывателя звуки множества птиц делали наш путь увлекательным. Мы останавливались на рыбалку, поймали трёх щук на уху — в общем, блаженство. Но по прошествии некоторого времени начала накатывать усталость. Для тех, кто не был в настоящей тайге скажу, что это не то место, которое представляют в кино: тропинка и маленькие ельники. На самом деле это поваленные сосны, дорога то уходит вниз, то круто идёт вверх, ветки так и хотят хлестнуть тебя по лицу — в общем, есть неприятные моменты.
К вечеру дня мы вышли на большую поляну, и дядя Витя сказал, что за ней и находится охотничий домик. Я с радостью бросился в высокую траву, но он остановил меня и сказал, что лучше это место обойти. Я, проявляя весь свой юношеский максимализм, начал спорить с ним, объясняя ему законы проведённой прямой из геометрии, пытался склонить его пройти более коротким путём, но он почему-то был непреклонен. Итак, я в плохом расположении духа отправился за ним обходить эту огромную поляну. Он пытался разговорить меня, но я всячески давал ему понять, что очень обижен.
— Поверь мне, так будет лучше, — сказал дядя.
— Каким образом-то? — парировал я.
— Ну хорошо, слушай. Раньше на этом поле косили траву всем селом, — начал свой рассказ мой попутчик. — Оно делилось на деляны для каждого дома, и начинался сенокос. Делил поле староста деревни, делил справедливо, никого не обижал, но один раз мы с твоей бабкой чуть было не обиделись на него. Случилось это в один из дней, когда мы пошли с ней стога собирать, пришли на свой участок и начали сгребать сено. Видим — вдалеке на другом участке работает одна девушка, да только мы вдвоём стог собираем, а она за это время три. «Витька, а чей это участок?» — спросила тогда мня твоя бабушка. «Старосты это участок, вон и дочь его работает, только почему-то одна, да только смотри, какой староста себе участок взял — трава густая, раз так быстро она стога скидывает, вот хитрец!». И продолжили работу дальше. Вдруг слышим — кричит нам что-то Полинка (так звали дочь старосты) и руками нам машет, зовёт. Я и говорю твоей бабке: «Сходи, посмотри, что ей там надо, а я работу продолжу». Ушла она, а я остался работать. Проходит время, а она вся бледная приходит и говорит: «Иду я к Полине, а она всё дальше отходит и всё зовёт. Дошла я за ней до начала леса, там она остановилась и улыбается, стоит. Только, Витька, испугалась я, не пошла в лес, что-то в Польке не то».
— И что же дальше было? — спросил я у дяди, подогретый интересом.
— Да ничего, продолжили работу, смотрим — Полька тоже на участок вернулась и сгребает сено, потом опять кричать нам что-то начала и машет, мол, идите сюда. Я Екатерине (имя моей бабушки) и говорю: не смотри ты на неё, видимо, голову перегрела. Так и закончили работу, смотрим — а дочки старосты-то уже и нету. Вернулись в деревню, Катька первым делом побежала к председательскому дому, узнать у Полинки, что же она хотела. Я остался дома, стал коня распрягать, как вдруг вбегает твоя бабка и говорит: «Витя, нечистый это был», — и ревёт. «Да какой нечистый-то? — спрашиваю я её. — Ты чего несёшь?». «Полинка с утра в город с отцом уехала на колхозном автомобиле». Тут мне стало не по себе, но доля сомнения осталась, вдруг шутка чья дурная. Успокоил я бабушку твою, занялся своими делами и забыл уже совсем об этом случае. Как вдруг слышу — остановилась машина у дома председателя, и из неё вылез он с дочкой. Я узнал потом у водителя, что они действительно были весь день в городе. В следующие разы на сенокосе ничего необычного не происходило, но, как оказывается, только у нас. Жители деревни начали говорить, что видят там разных людей, кто знакомых, кто незнакомых, а кто и самих себя. На собрании колхоза, пока не случилось ещё чего страшнее, решили все вместе перенести сенокос на другие поляны, благо таковые имелись, хоть и меньше, конечно, но без чертовщины.
— И всё прошло? — спросил я.
— Да, больше никто ничего не замечал, — сказал дядя Витя. — Ну вот, мы и пришли почти.
И вправду, недалеко виднелась маленькая избушка аккурат за этим полем.
— Только недавно, месяца два назад, когда я обход делал… — продолжил мой попутчик. — Видел я самого себя на этом поле.
— Как самого себя?
— Да вот так, смотрю — стоит, на меня пялится, улыбка на всё лицо, и рукой так слабо помахивает, мол, иди сюда, — ответил мне дядя.
— А ты что?
— Что-что, отвернулся, чуть не поседел окончательно, и пошёл дальше. Больше ничего и никого не видел.
Скажу честно, меня пробрали в тот момент мурашки и стало не по себе, ведь я шёл совсем рядом с тем самым местом, где приключились все эти истории. Задумавшись над этим, я и не заметил, как мы пришли. Начинало смеркаться, мы развели костёр, сварили уху из пойманной нами рыбы, говорили о том о сём, немного выпили (я знал, что дядя Витя никому не расскажет про пару рюмок самогона) и начали готовиться ко сну.
Охотничий домик представлял собой бревенчатую избушку без окон, с массивной дверью и двумя лежанками. Вырубился я практически сразу, но проснулся оттого, что услышал чьи-то шаги за дверью. «И чего не спится?» — подумал я, но увидел, что дядя Витя сидит рядом с керосиновой лампой и показывает мне, чтобы я молчал. Я тоже сел, но страшно не было, я почему-то сразу подумал, что это медведь почуял стоянку и пришёл поживиться чем-нибудь, что оставили люди. Мы же были за крепкими стенами избы, с крепкой дверью и засовом, а также у нас были ружья. Но вдруг всё стало тихо. Потом мы услышали, что кто-то обходит избушку. Снова тишина — и вдруг стук в дверь. Меня начало не на шутку трясти, сердце забилось так, будто сейчас вылетит, но дядька был относительно спокоен и сосредоточен.
— Кто там? — спросил он.
Ответом была тишина, только слабое шарканье и толчки в дверь. Я весь покрылся мокрым потом и крепче стал сжимать ружьё.
— Кто там? — снова повторил дядя.
— Люди добрые, впустите, — проговорил кто-то за дверью севшим голосом. — Мне бы только водицы, да дорогу показать.
— Нет у нас воды, дорогу не знаем, иди подобру-поздорову, — ответил ему дядя Витя.
— Впустите,— снова раздалось за дверью, и сопровождалось это резкими тычками в дверь.
— Что это за херня? — дрожащим голосом выдавил я из себя.
— Не знаю, — ответил мне дядя, — но ни ног, ни тени нету, — и показал пальцем на щель между полом и дверью.
Я посмотрел туда и не увидел ничего, хотя в дверь толкались и стучались. Мне стало плохо, к горлу поступил ком, в висках застучало с такой неимоверной силой, что мне казалось, будто голова моя лопнет. А стуки в дверь и фраза «впустите» до сих пор продолжались. Потом в дверь начали биться с такой силой, что я не на шутку испугался — а выдержит ли она? После этой мысли я потерял сознание.
Пришёл в себя уже утром. Дядя Витя сидел у открытой двери и судорожно курил. Он рассказал мне, что весь этот ужас продолжался до рассвета, потом всё просто стихло. Мы быстро собрали вещи и ушли.
Больше я не ходил далеко в тайгу. Но остался один вопрос — что же это было и что бы случилось, если бы мы открыли дверь?
P. S. Деревни больше не существует: кто-то уехал к родственникам в города, тётя Галя умерла своей смертью, но это было уже после того, как в деревне без вести пропали два человека…

1: My daughter had an imaginary friend named Sally, she told me once about how Sally was in jail for chopping her mom’s head off…
У моей дочери есть воображаемая подруга по имени Салли, однажды она рассказала мне о том, как Салли побывала в тюрьме за то, что отрубила своей матери голову...
2: My daughter when we were home alone one night, “mommy, who’s that man on the ceiling?”
Моя дочь, когда мы были ночью одни дома: "Мама, кто этот человек на потолке?"
3: “The shadow man keeps talking to me at my window.”
"Человек-тень разговаривал со мной через окно".
4: I was reading a story to my daughter when she suddenly slammed it shut, point to the empty doorway, and screamed “you get out of here! You’ve killed enough people!”
Я читал сказку своей дочери, когда она внезапно захлопнула книжку, указывая на пустой дверной проем, и закричала: "Убирайтесь отсюда! Вы убили достаточно людей!"
5: “Daddy, when can we get rid of that kid hanging in my closet?” I asked her what she was talking about and she told me all about a teenage boy who was hanging by a belt around his neck in her closet. I went to her closet there was nothing there, and she said he only is there when I’m not around.
"Папочка, когда мы сможем избавиться от того ребенка, что висит в моем шкафу?" Я спросил ее, о чем она говорит, и она рассказала мне о тинейджере, который повесился в ее шкафу на ремне. Я пошел к шкафу, но там никого не было, и она сказала, что он появляется там, когда меня нет рядом.
6: “There are three dead kids buried in our back yard. They told me where we can find them.”
Трое детей похоронены на нашем заднем дворе. Они сказали мне, где мы можем найти их.
7: “Mommy, there’s a kid covered in blood in my bedroom and he won’t go away.”
"Мама, в моей спальне окровавленный ребенок, и он никак не уходит".
8: My 4yo shook me awake one night and asked if she could sleep with me because tonight the old woman at the window was being mean for some reason.
Моя 4-летняя дочь растолкала меня однажды ночью и спросила, может ли она спать со мной сегодня, потому что сегоня старуха за окном почему-то очень зла.
9: “Mom, why is that lady from the cemetery sitting in my room?”
Мамочка, почему эта женщина с кладбища сидит в моей комнате?
10: My 3 year old daughter stood next to her new born brother and looked at him for awhile then turned and looked at me and said, "Daddy its a monster..we should bury it."
Моя 3-летняя дочь стояла рядом с новорожденным братом и некоторое время смотрела на него, потом повернулась ко мне и сказала: "Папа, это монстр… мы должны похоронить его."
11: I was tucking in my two year old. He said "Good bye dad." I said, "No, we say good night." He said "I know. But this time its good bye."
Had to check on him a few times to make sure he was still there.
Я укрывал моего двухлетнего сына одеялом. Он сказал:
— Прощай, папа.
— Нет, нужно говорить, "спокойной ночи", — поправил я его.
Он ответил:
— Я знаю. Но на этот раз — "Прощай".
Пришлось несколько раз проверять, что он по-прежнему на месте.
12: "Go back to sleep, there isn't anything under your bed".
"Hes behind you now".
Still haven't gotten over that one and shiver at the memory.
— Спи, под кроватью никого нет
— Теперь он за твоей спиной.
До сих вспоминаю это с дрожью
13: My mom likes to tell this story: Apparently when I was 5 or 6 I told her that aliens had stolen her real son, and replaced him with me, an exact copy. Someday, I would return to my home planet.
But she shouldn't be sad, because her real son had a good life in our zoo.
Моя мама любит рассказывать эту историю: когда мне было 5 или 6 лет, я сказал ей, что инопланетяне украли её настоящего сына и заменили мной — точной копией. Когда-нибудь я вернусь на родную планету.
Но она не должна грустить, потому что её настоящему сыну хорошо живётся в нашем зоопарке.
14: "Daddy, remember that time we died?"
"Папа, помнишь, как мы умерли?"

Я хочу рассказать о самой страшной ночи в моей жизни, но моя история нетипична для «страшилок». Она в какой-то мере совершенно обыденная. В ней нет призраков, чудовищ, видений и других сверхъестественных явлений. Вообще, хочу отметить, что в моей жизни была пара жутких моментов, связанным с чем-то неизведанным и непонятным, но они напугали меня далеко не так сильно, как случай, о котором пойдёт речь ниже. Я тогда только начала работать по специальности, была молодой медсестрой в одной из городских больниц — не прошло и месяца, как меня приняли. И жизнь сразу подкинула один из самых жутких случаев за мою двадцатилетнюю практику...
Дежурство мое в тот день было в ночную смену — его я не забуду никогда. День был не экстренный, время примерно 11 вечера, назначения врачебные все выполнили, пациенты живы-здоровы — в общем, все было нормально. Сидим, чай пьем... И тут звонок — мол, принимайте пациента. Привозят на каталке мужчину. Как раз были новогодние праздники, и он по пьяни решил покончить с жизнью, выстрелил себе в лицо из ружья. Это была просто жесть. Пуля вошла в нижнюю челюсть, а вышла под правым глазом. Естественно, челюсть и глаз выбило — их просто не было. Вместо лица кровавые обугленные лоскуты кожи, и кровь брызжет во все стороны. Зрелище не из приятных, жуть — ничего страшнее в жизни не видела. Мы были в шоке: как человек с такими травмами до сих пор жив? На операцию его не взяли, потому что он находился в тяжелейшем алкогольном опьянении. Язык пришлось пришивать к верхней губе, так как не было нижней челюсти, и он перекрывал дыхательные пути. Обработали раны, наложили повязки, и тут он начал их сдирать и раздирать себе лицо — точнее, то, что от него осталось. Видать, из-за действия алкоголя, а может, и не только. Вкололи ему промедол, он успокоился и впал в забытье. Меня оставили с ним в палате, чтобы следила за ним. Господи, как же мне было страшно... Через два часа он умер, и меня, как самую младшую, заставили везти его в морг, в подвал. Такого ужаса я не испытывала никогда. Всё было, как в фильмах ужасов — длинный, темный и мрачный коридор, три часа ночи, и я, юная неопытная девчонка, одна везу каталку с изувеченным трупом, и лишь ее скрип нарушает тишину...
Прошло много лет, я видела много других ужасных случаев, но до сих пор иногда ночью я просыпаюсь в поту, во сне вновь оказавшись в том тёмном подвале с мертвецом без лица...

Дом у нас четырехэтажный, три подъезда. Мы жили в среднем подъезде на четвертом этаже. Над нами была дверца на чердак, запертая на замок, а в ней небольшая щель. Началось все с того, что, поднимаясь домой, мы обнаружили хорошенькую лужицу крови — прямо ровненько, как накапало. Как мы думаем до сих пор, все капало именно с этой щели, но тогда мы и догадаться не могли. Свалили все на то, что мало ли кому плохо стало или, может, по морде надавали — район не самый мирный. Прошли и забыли. Но тут ночами началась непонятное — с чердака то шорохи, то звук, будто по щебенке шаркают. Поначалу как-то не замечали — ну шуршит, да и чёрт с ним. По-настоящему стали обращать внимание, когда проснулись оттого, что с чердака прямо над нашей кроватью будто кулаком ударили. На момент, когда проснулись, насчитали четыре раза, потом опять шорохи, скрипы. В начале списывали все на голубей, а после стуков — на бомжей. Так продолжалось еще дня четыре. Эти стуки раздавались по 4-6 раз примерно в одно и тоже время — от трёх до четырёх часов ночи, не раньше, не позже. Становилось уже сильно не по себе, но днем это совершенно не волновало, даже мысли проверить не было. Но в конце недели охренели по-полной.
Так как в квартире курить было нельзя, приходилось довольно часто выходить в подъезд. Так вот, вернулись мы тогда около двух ночи, все было в порядке, посветили фонариком в телефоне (на тот момент это уже было для нас обычным ритуалом) на замок — он висел на месте. Легли спать, проснулись в полчетвертого от сильного удара над кроватью, как будто кого-то швырнули на эту щебенку. Посидели минут пятнадцать на кровати, прислушивались. Что-то поскрипывало, но уже не более того. Решили опять выйти покурить, и тут… Открываем входную дверь, а вся эта железная лестница, что ведет ко входу на чердак, в крови! Подъездная лестница также заляпана, а замка на чердаке нет. Мы захлопнули дверь и прыгнули на кровать в диком ужасе. Я не знаю, почему мы не позвонили в полицию именно в тот день, когда все это видели. Мы решили просто лечь спать. Просто, чёрт побери, спать, можете поверить?
Проспали мы около двух часов. Когда встали, первым делом вышли в подъезд. Замок висел на месте, а кровь была смыта, но очень плохо, то есть можно было рассмотреть, где именно она была — как на лестнице к чердаку, так и на подъездной. Весь следующий день мы прибывали в шоке, прошлись по соседям с этажа с вопросами — слышали ли они что-нибудь на протяжении последней недели? Одни тут ночами не бывают почти, но слышали удары три дня назад, вторых вообще в городе нет, третий сказал, что очень крепко спит, ибо работает как конь. Рассказали друзьям, те не обратили внимания. Легли в шесть вечера, проснулись в первом часу ночи, смотрели кино. В третьем часу начались шорохи, стуки, скрипы. Мы пытались всеми силами отвлечься от этого. Но тут мы услышали мычание, короткое и глухое, будто через повязку. Испугались знатно. Началось поскребывание — скребли по щебенке, которой был усыпан этот чердак. Через десять минут все прекратилось. Пошли курить, взяв с собой биту — мало ли что может быть после прошлой ночи…
Стоим, курим, и тут раздаётся резкий глухой вопль с чердака. Ну, прямо человеческий. Мы бегом в квартиру, звоним в полицию, рассказываем им обо всём, выходим на улицу их встречать. Тут начинается странное дело.
Возле нашего дома фонари, асфальтированная дорога и детская площадка напротив, которая, естественно, не освещается — Люберцы же. Далее опять дорожка и трехэтажный дом — там тоже темно. Мы стоим у среднего подъезда на дорожке. Видим — идёт какой-то мужик, ему, видимо, нужно в первый подъезд, который за нами. Увидев нас, он сворачивает, обходит по темной стороне и заходит в подъезд. Ну ладно, мало ли что — не по себе стало, подумал, что ограбят, решил в обход идти. Мы смотрим в окна, чтобы увидеть, куда он поднимается. В этот момент подъезжает полиция, и на подъеме к четвертому этажу мы теряем его из вида — обзора не хватало. Итак, приехали три мента. Мы с ними пошли в подъезд, обо всем рассказали, показали следы крови. Они посмотрели, подтвердили: «Да, ребята, это кровь». Долго слушали — ни писка с чердака, ни звука. Они долго ломались, но сошлись на том, что ночью вскрывать чердак нельзя — мол, люди же спят. Приехали…
Стоим, опять курим, смотрим в окошко, наблюдаем, как отъезжает полиция, и тут мужик, которого мы недавно видели, выбегает как лань из первого подъезда и скрывается в сторону улицы, а с чердака вновь прорывается глухой крик, всхлипы, мычание, скрежет… Взяли биту, начали бить по дверце чердака, звук в эти моменты усиливался, будто нам кто-то отвечал. Пытались говорить с тем, кто там находится. Выяснилось, что если подняться на эту лесенку и прижаться ухом к этой дверце, то можно услышать оттуда сопение. Пытались по-всякому вскрыть замок порядка двадцати минут, потом решили — что поделать, опять нужно звонить в полицию. На этот раз они приехали вчетвером, постояли, послушали нас, вызвали подкрепление. Приехала вторая машина с еще тремя ментами с автоматами — такие все важные. Заходим на этаж, стоим, слушаем — ни звука, ни единого звука! Семеро мужиков смотрят на нас, как на идиотов. Стучим туда битой — никакого отзыва, тишина. В общем, менты спросили, не употребляем ли мы чего, пытались унюхать хоть какой-то запах спиртного и уехали восвояси с фразой: «Вам поможет горячая ванна». Наше состояние было непередаваемо. Через полчаса вновь началось мычание и скрежет. Нам это надоело, мы разбудили друга по телефону, предложили встретиться и ушли на улицу, ибо лучше дождь и холод, нежели слышать все это всю ночь. Было ясно только одно — если там никого не окажется, мы переезжаем. Взяли пива, рассказали другу. Парень скептик тот еще, посмеялся над нами, отшучивался, предполагал голубей, в крики и скрежет не верил до последнего. Привели его на этаж — парень в лице поменялся за пару минуту, как только услышал эти всхлипы и крики. Все, что он тогда сказал: «Это человек». Решили днем лезть туда, ибо ночью тут всё вскрывать без полиции — соседи, хоть и глухие, когда не надо, мигом настучат в полицию, и нас самих заметут. Да и страшновато в темноте — вдруг там чертовщина какая-то водится? Разошлись, легли спать. Встали около четырёх часов дня, разбитые и на нервах. На чердаке продолжались постукивания
Решили пойти другим путем, чтобы не лезть туда самим — позвонить в ЖЭК, чердаки то их дело. Позвонили туда, и нам ответили, что через полицию пришла заявка проверить чердак нашего дома, они с утра это сделали — всё чисто. Мы описали ситуацию и попросили, чтобы они прислали несколько ребят. Ждем. На подъезд выходил тот мужик, что якобы работает как конь — он сначала обещал полезть на чердак с нами, но через десять минут наших рассказов слился по «срочным» делам. Мы стоим у подъезда, ждем бригаду из ЖЭК. Приходит одна женщина с ФОНАРИКОМ. Заявляет, что у нас с утра все проверяли все подъезды, все чердаки. Мы предлагаем ей пройти наверх. Выясняется, что ключи от дверцы она забыла — шла на чердак, забыла ключи, ну отличненько. После разговора с ней мы узнаём, что на чердак можно как-то пройти через первый подъезд. Заходим, поднимаемся — а там замка на двери нет. Мы спрашиваем: «Если с утра проверяли все подъезды, то как замок не проверили? Ладно, лезьте». Тут она начинает огрызаться — видимо, мы её самолюбие защемили: «Никуда я не полезу, я не в спецодежде, то да сё». Кончилось дело тем, что она распсиховалась — и сама туда не пошла, и нам не позволила, повесила новый замок на дверцу к чердаку первого подъезда и ушла. Замечательно.
Мы пошли в магазин, посмотрели со стороны улицы на окна чердака. Голуби сидели только у крайних окон, кроме нашего. Ясное дело, что из-за звуков шарахаются. Возвращаемся обратно. Тот мужик, который ночью выбегал из первого подъезда, стоит, по окошкам чердаков глазами шарит. Зашли в подъезд — сильно пахнет хлоркой. Ну, вы догадались откуда — сам же подъезд сух и грязен, как всегда. Зашли в квартиру, смотрели с окна на мужика. Тот нервничал, кому-то постоянно звонил и писал, оглядывался и постоянно смотрел на чердак. Шорохи и поскребывания время от времени продолжались. Часам к одиннадцати встретились со своим давешним другом, прихватили ещё одного и пошли на этаж слушать. Решили все-таки лезть. Были слышны все те же мычания, скрежет и прочие звуки. В итоге промучились с маленьким ломом и топором час. Замок оказался добротным, видимо, ещё советских времён, и стойко переносил наши неумелые попытки взлома. Потом соседи начали заявлять, что мы им спать мешаем… В итоге разошлись ни с чем. Решили утром вновь действовать через полицию. Ночью еле спалось, суета наверху не прекращалась ни на секунду.
Утром встали — все те же стуки. Вызвали ментов в третий раз. Те приехали и пошли в первый подъезд. Они думали там послушать, а потом в нашем подъезде, и если будут звуки, отправиться в ЖЭК за ключами. В подъезде стоял тот мужик, который раньше следил за чердаком. Он очень внимательно посмотрел, куда мы направляемся, и вышел из подъезда. Каково же было наше удивление, когда выяснилось, что замка на дверце в чердак первого подъезда уже нет! И что сделал мент? Да ничего — он просто встал на лесенку, приоткрыл эту дверцу, чуть всунул туда голову и просветил фонариком вокруг, а в чердаке, естественно, в любом случае много хлама. Его «осмотр» длился не больше 20 секунд. Потом вызвал женщину из ЖЭК, она повесила новый замок. Вместе они дали нам ценные советы о том, что не нужно употреблять наркотические вещества, и что валерьянка нам поможет.
Знаете, когда мы раньше смотрели фильмы ужасов, нам казалось таким странным, что с человеком случается что-то жуткое, он об этом рассказывает весь белый и перепуганный, а ему никто не верит. Так вот, оказывается, всё действительно так. Это слышали лишь мы и два наших друга на тот момент. Мы провели тот день вне дома, приехали чуть ли не под утро и легли спать. И было абсолютно всё равно на любые звуки — выгорели, измучились. Встали рано, нужно было ехать по делам. Пока были в ванне, происходили нереальные вещи. Время было восемь — начало девятого утра. Наверху стоял глухой крик, швыряния, будто кого-то таскали, били, потом пошел звук, напоминающий скрежет ручной пилы. На дверце по-прежнему висел замок. Мы ушли очень быстро, казалось, что уже едет крыша. Отписались на форуме волонтеров, описали ситуацию — через час позвонили, сказали, что скоро будут, расхваливали себя, говорили, что придут с оружием, все проверят, не то что менты. Отлично. Вечером собрали друзей, еще друг на машине подъехал, припарковал свою на газончике, где стояло порядка десяти машин помимо его. Подъехали ДПСники, стали вертеться именно у его машины, переписали номера — мол, неправильная парковка, перепаркуй. Потом уехали, и сразу после этого вокруг начала кружить «скорая» старенького вида, потом остановилась возле нас. Водитель аж четверть часа внимательно следил за нами, потом уехал. Волонтеры приехали через три часа — человек девять в трёх машинах. Рассказали им все, пообщались. С них слетела вся бравость, они тоже испугались лезть на чердак, даже с оружием. Говорят: «Давайте вызывать ментов». Нам уже всё равно, лишь бы ситуация как-то разрешилась наконец. Вызвали полицию, ждем. Стоим на площадке, как вдруг у первого подъезда выключается «кобра» (лампа над подъездом), открывается дверь, выбегает тот самый знакомый нам мужик и скрывается за домом, где растут кусты и все огорожено забором. После этого кто-то открывает и закрывает дверь подъезда раз пятнадцать. Мы в недоумении пошли и включили обратно «кобру». Стоим на дорожке, видим — слева метрах в трехстах менты уже идут, да пешком. Тут с обратной стороны крыши раздаётся резкий крик и звук удара. Все присутствующие замолчали и друг на друга посмотрели, потом рванулись навстречу ментам с этими новостями.
Заходим в первый подъезд — замок-то висит, только не тот, что вешала женщина из ЖЭК, а абсолютно другой. Ладно, пошли в наш подъезд — все закрыто. Пошли в третий (странно, что мы сами ни разу не догадались туда заглянуть) — замок там висит, но это, так сказать, имитация, крошечный, хрупкий. Полезли наверх два мента, и главный волонтер, нас не пустили. Их не было очень долго, топали они как слоны, а соседи и этого не слышали — неудивительно, что не слышали они и криков давешних. Так вот, спускаются они с чердака. Менты спокойные, нам объясняют, что арматура такие звуки издает из-за перемены погоды. Рядом с ними стоит волонтер, глаза по пять рублей, бледный, руки дрожат, еле курит и поддакивает им. В общем, все желают нам спокойной ночи и крепких снов и уходят, друзья тоже разошлись. Мы в странных чувствах ложимся в кровать. В четвёртый час ночи начинаются шаги наверху, слышны какие то разговоры и шарканье пакетов. На следующее утро решили послать куда подальше всех этих ментов и волонтеров и самим проникнуть в чердак через третий подъезд. Приходим — опа, а там уже тоже здоровенный замок, который чёрта с два взломаешь…
После такого мы, недолго думая, собрались и съехали в другую квартиру в тот же день. Через месяц были в том же районе, а на дверях всех подъездов висели объявления о розыске — мол, пропала девушка-инвалид без ноги, причём буквально в тот же день, когда все странности на нашем чердаке начались! Может, это, конечно, все совпадение, но мы уверены, что звуки точно не арматура издавала, и лицо того волонтера не из-за вида арматуры попортилось.
Вот такие дела. Очень жутко сейчас это все вновь вспоминать. В итоге осталось неясно, что это всё-таки было. Впрочем, определённые предположения у нас, конечно, есть, но такие, что лучше об этом не задумываться.

https://www.youtube.com/watch?v=ov2Co1J9kz0

Мой прадед был замечательным человеком. Жаль, что я о нем мало знаю. Но, тем не менее, до меня дошла история, которая случилась с ним еще до войны.
Возвращался прадед со свадьбы, которая была в соседней деревне. Ночь, кругом поле, лошадь неторопливо бредет. Прадеда в сон клонит, да еще до своей деревни ехать далеко. Вот и стога сена показались. "Теперь не долго", - думает прадед и погоняет лошадь. Лошадь не идет. "Но-оо!", - кричит прадед. Лошадь стоит. Прадед серчает и слезает с телеги. Одаривает коня пинком. Лошадь вдруг трогается, пускается в галоп. Прадед чудом успевает запрыгнуть. "Чего-то она боится", - смекает прадед и оборачивается. За ним медленно тащится стог сена. Поле со стогами давно проехали, а он тут! Прадед протирает глаза и еще раз оборачивается. Опять стог сена. Лошадь бежит, по крупу пена стекает, боится. Прадед свистит, пытается успокоить лошадь. А стог так и тащится... Наконец, добежала лошадь до деревни, спустилась в овраг и переехала речку. Стог отстал.
...Рассказал прадед про тот стог дома, а ему сказали, что это черт в поле был. Черт речки боится.

Недавно шёл поздним вечером домой и встретил на улице сумасшедшую бабулю по типу - ходи весь день по улице во всяком тряпье и болтай себе под нос белиберду. Их по Москве много шляется, видимо работникам психдиспансеров лень ими заниматься. Встретил я её на очень узкой тропинке. Обходить её по сугробам влом, вот я и решил встать сбоку тропинки где пошире и подождать пока она пройдёт.
Только она поравнялась со мной, вдруг резко повернулась и давай на меня самым натуральным образом бычить. Я с такой ситуации малость припух даже, бабка всё таки, разок толкнёшь - не встанет. А она прёт как поезд и потихоньку сталкивает меня в сугроб. Думаю чёрт с ней со старой, отбегу по сугробу подальше - нафиг надо с психами отношения выяснять. Отбежал метров десять, оглядываюсь, а старуха за мной. Меня с начало на хаха пробило, вот думаю настырная бабушка, а потом на глаза её внимание обратил и аж поплохело. Глаза чернущим, ненависть аж через край плещется. Всё думаю, посмеялись и хватит - развернулся и пошёл обратно к тропинке. Набросится - в морду пропишу, не посмотрю что старая. Она как увидела, что я не боюсь, отбежала, при чём быстро как молодая девушка и остановилась метров в тридцати, там где как раз света от фонаря не было, один силуэт только видно. Чувствую - стоит и на меня смотрит. Плюнул, чертыхнулся и потопал дальше до дома. Слышу за спиной снег скрипит, при чём чувствуется, что человек пытается идти со мной в ногу, чтобы шагов не так слышно было. Повернулся - вижу эта же бабуля, остановилась вместе со мной, да ещё в такой позе как у бойцовских псов перед атакой. Вот тут нервишки у меня не выдержали - побежал со всех ног до подъезда, благо до него оставалось метров пятьсот. Я, конечно, не выдающийся бегун, но, чёрт побери, эта старушка меня догоняла, меня здорового тридцатилетнего мужика! Уф, чего стояли мне эти пятьсот метров... Добежал, дрожащей рукой быстренько достал ключ от домофона и успел заскочить в подъезд. Стою рядом с дверью, сам над собой офигеваю. Угу - взрослый человек, а испугался как ребёнок.
Отдышался, покурил. Вот, думаю, кому расскажешь не поверят или засмеют. Полностью успокоившись, решил проверить там ли она ещё и если что прогнать на хрен, а то ещё на детей перед подъездом наброситься. Подошёл к двери, нажал на кнопочку, уже дверь начал открывать и вдруг в груди как-то всё сдавило. Сам не понял как, но захлопнул дверь и ручку на себя потянул с такой силой, аж пальцы побелели. А с той стороны как звук закрывающий двери услышали, так кто-то как завоет и давай ломиться в дверь и чем-то по ней скрежетать. Потом, видимо поняв, что сил железную дверь вынести не хватит, засмеялись так гаденько и тихо, без следа какого-либо безумия, произнесли. "Ничего", - говорит - " Мы с тобой ещё свидимся".
Я после этой встречи любых старух обхожу строго метров за двадцать и, в принципе, особо по этому поводу не парюсь.

— Значит, повторяю в последний раз, — сказал Кошмин, высокий сухой человек, больше похожий на следователя-важняка, чем на инспектора гуманитарки. — В Можарове стоянка пять минут. Этого им достаточно, чтобы отцепить вагон с гумпомощью. При первой же вашей попытке открыть двери или окна я буду действовать по инструкции. Потом не обижайтесь.
Васильеву и так было страшно, да ещё и за окном сгущалась июльская гроза: набухали лиловые тучи, чуть не касавшиеся густого сплошного ельника. Безлюдные серые деревеньки по сторонам дороги глядели мрачно: ни живности, ни людей, только на одном крыльце сидел бледный большеголовый мальчик и провожал поезд недобрым внимательным взглядом, в котором не было ничего детского. Иногда Васильев замечал такой взгляд у безнадёжных сумасшедших, словно сознающих своё печальное состояние, но бессильных его изменить.
— Да не буду я, — сказал Васильев с досадой. — Вы же ещё в Москве пять раз предупреждали.
— Всех предупреждали, — буркнул Кошмин, — а некоторые открывали…
— Да у нас вон и окно не открывается.
— А Горшенин, который перед вами ездил, бутылкой разбил окно, — мрачно напомнил Кошмин.
— Ну, у нас и бутылки нет… И решётки вон снаружи…
— В эту решётку свободно можно руку просунуть. Хлеба дать или что. И некоторые просовывали. Вы не видели, а я видел.
Васильева бесило, что Кошмин столько всего видел, но ни о чём не рассказывал толком. Он терпеть не мог неясностей.
— Вы лучше заранее скажите, Георгий Валентинович, — Васильеву было всего двадцать пять, и он обращался к инспектору уважительно. — Что это за сирены такие, перед которыми невозможно устоять? Честное слово, проще будет. Кто предупреждён, тот вооружён.
— А чего вы такого не знаете? — настороженно глянул Кошмин. — Вам всё сказано: на станции подойдут люди, будут проситься, чтоб впустили, или там открыть окно, принять письмо для передачи, дать хлеба. Принимать ничего нельзя, открывать окна и двери не разрешается ни в коем случае. Можарово входит в перечень населённых пунктов, где выходить из поезда запрещается, что непонятного?
— Да я знаю. Но вы хоть скажите, что там случилось. Зона заражённая или что.
— Вас когда отправляли, лекцию читали? — спросил Кошмин.
— Ну, читали.
— Перечень пунктов доводили?
— Доводили.
— И что вам непонятно? Какая заражённая зона? Обычная зона гуманитарной помощи в рамках национального проекта поддержки русской провинции. Всё нормалдык. Но есть определённые правила, вы понимаете? Мы же не просто так, как баба на возу. Мы действуем в рамках госпроекта. Надо соблюдать. Если не будете соблюдать, я довожу о последствиях.
— Понял, понял, — сказал Васильев. Он терпеть не мог, когда ему что-либо доводили. Это его доводило. Также он терпеть не мог слов «йок» и «нормалдык».
— А почему тогда вообще не закрыть окна на это время? Жалюзи какие-нибудь спустить железные, ставни, я не знаю…
— Ну как это, — поморщился Кошмин. — Едет же пресса вроде вас. Иностранные наблюдатели вон едут. Что, в глухом вагоне везти, как скотину? Вон в седьмом едет представитель фонда этого детского, Майерсон или как его. Он и так уже приставал, почему решётки. Ему не нравится из-за решётки глядеть. Он не знает, а я знаю. Он Бога должен молить, что решётки.
Люди вроде Кошмина всегда были убеждены, что за их решётки все должны кланяться им в пояс, потому что иначе было бы ещё хуже.
— И потом, это же не везде так, — добавил он успокоительно. — Это одна такая зона у нас на пути, их и всего-то шесть, ну, семь… Проедем, а дальше до Урала нормально. Можно выходить, картошки там купить отварной, с укропом… пообщаетесь с населением, если хотите… Заповедник, природа… Всё нормалдык! Зачем же ставни? Всего в двух пунктах надо соблюдать, Можарово и Крошино, а в остальное время ходите, пожалуйста, ничего не говорю…
Васильев попытался вообразить, что делается в Можарове. Ещё когда их группу — три телевизионщика в соседнем вагоне и он от «Ведомостей» — инструктировали перед отправкой первого гуманитарного поезда, пересекающего Россию по случаю нацпроекта, инструктор явно чего-то недоговаривал. К каждому журналисту был прикреплён человек от Минсельхоза с внешностью и манерами профессионального охранника — что за предосторожности во время обычной поездки? Оно конечно, в последнее время ездить между городами стало опасно: вовсю потрошили электрички, нападали на товарняки… Ничего не поделаешь, тоже был нацпроект — приоритетное развитие семи мегаполисов, а между ними более или менее дикое поле, не надо нам столько земли… Кто мог — перебрался в города, а что делалось с остальными на огромном российском пространстве — Васильев представлял смутно. Но он был репортёр, вдобавок с армейским опытом, и его отправили с первым гуманитарным — писать репортаж о том, как мегаполисы делятся от своих избытков с прочим пространством, где, по слухам, и с электричеством-то уже были перебои. Правда, о том, что на отдельных станциях нельзя будет даже носу высунуть на перрон, в Москве никто не предупреждал. Тогда симпатичная из «Вестей» точно бы не поехала — она и так всё жаловалась, что в вагоне не предусмотрена ванна. Ванна была только в спецвагоне Майерсона, потому что он был филантроп и Бог знает какой миллиардер, Гейтс курит.
За окном плыл безлюдный и ничем не примечательный, но именно поэтому особенно страшный пейзаж: всё те же пустые серые деревни, иногда одинокая коза с красной тряпкой на шее, иногда тихий косарь, в одиночку выкашивавший овраг, — косарь тоже смотрел вслед поезду, нечасто он теперь видел поезда, и лица его Васильев не успевал разглядеть; мелькало поле с одиноко ржавевшим трактором — и опять тянулся угрюмый ельник, над которым клубилась лиловая туча. Быстро мелькнули остатки завода за полуразвалившимся бетонным забором, ржавые трубы, козловой кран; потянулось мелколесье, среди которого Васильев успел разглядеть бывшую воинскую часть за ржавой колючей проволокой, на которой так и остался висеть чей-то ватник — небось мальчишки лазали за техникой… Поезд замедлял ход.
— Что там хоть раньше-то было, в Можарове? — спросил Васильев, чтобы отвлечься от исподволь нараставшего ужаса. Он знал, что Минсельхоз просто так охранников не приставляет — там работали теперь люди серьёзные, покруче силовиков. — Может, промыслы какие?
— Кирпичный завод, — нехотя ответил Кошмин после паузы. — Давно разорился, лет тридцать. Ну и по мелочи, обувная, мебельная фабрика… Театр кукол, что ли… Я тогда не был тут.
— А сейчас есть что-то?
— Если живут люди — значит, есть, — сказал Кошмин с таким раздражением, что Васильев почёл за лучшее умолкнуть.
— В общем, я вас предупредил, — проговорил Кошмин после паузы. — К окну лучше вообще не соваться. Если нервы слабые, давайте занавеску спущу. Но вообще-то вам как журналисту надо посмотреть. Только не рыпайтесь.
— Ладно, ладно, — машинально сказал Васильев и уставился на медленно плывущую за окном станцию Можарово.
Сначала ничего не было. Он ожидал чего угодно — монстров, уродов, бросающихся на решётку вагона, — но по перрону одиноко брела старуха с ведром и просительно заглядывала в окна.
— Раков! — покрикивала она. — Вот раков кому! Свежие кому раки!
Васильев очень любил раков и остро их захотел, но не шелохнулся. Старуха подошла и к их вагону, приблизила к стеклу доброе измождённое лицо, на котором Васильев, как ни вглядывался, не мог разглядеть ничего ужасного.
— Раков! — повторила она ласково. — Ай кому надо раков?
— Молчите, — сквозь зубы сказал Кошмин. Лицо его исказилось страданием — тем более ужасным, что, на взгляд Васильева, совершенно беспричинным. Не может быть, чтобы ему так сильно хотелось раков и теперь его раздирала борьба аппетита с инструкцией.
Старуха отвернулась и тоскливо побрела дальше. Станция постепенно заполнялась людьми — вялыми, явно истощёнными, двигавшимися замедленно, как в рапиде. К окну подошла молодая мать с ребёнком на руках; ребёнок был жёлтый, сморщенный, вялый, как тряпичная кукла.
— Подайте чего-нибудь ради Христа, — сказала она тихо и жалобно. Несмотря на толстое стекло, Васильев слышал каждое её слово. — Работы нет, мужа нет. Христа ради, чего-нибудь.
Васильев со стыдом посмотрел на дорожную снедь, которую не успел убрать. В гуманитарных поездах кормили прекрасно, Минсельхоз не жалел средств. На купейном столике разложены были колбаса двух сортов, голландский сыр, что называется, со слезой, и паштет из гусиной печени с грецким орехом, так называемый страсбургский. Прятать еду было поздно — нищенка всё видела. Васильев сидел весь красный.
Вдоль поезда шла девочка с трогательным и ясным личиком, словно сошедшая с рождественской олеографии, на которых замерзающие девочки со спичками обязательно были ангелоподобны, розовы, словно до попадания на промёрзшую улицу жили в благополучнейшей семье с сытными обедами и ежеутренними ваннами. Васильеву казалось даже, что он видел эту девочку на открытке, сохранившейся в семье с дореволюционных времён, — в этой открытке прапрапрадедушка поздравлял прапрапрабабушку с новым 1914 годом. Девочка подошла к окну, подняла глаза и доверчиво произнесла:
— Мама болеет. Совсем болеет, не встать. Дяденьки, хоть чего-нибудь, а?
Она просила не канюча, улыбаясь, словно не хотела давить на жалость и стыдилась своего положения.
— А я песенку знаю, — сказала она. — Вот, песенку спою. Не прошла-а-а зима, снег ещё-е-е лежит, но уже домо-о-ой ласточка спеши-и-ит… На её пути горы и моря, ты лети, лети, ласточка моя-а-а…
Васильев знал эту песню с детского сада и ребёнком всегда плакал, когда её слышал. Он посмотрел на Кошмина. Тот не сводил с него глаз, ловил каждое движение — не было никакой надежды обмануть его и хоть украдкой выбросить в окно деньги или упаковку колбасы; дай решётка…
— Ну вот скажите мне, — ненавидя себя за робкую, заискивающую интонацию, выговорил Васильев, — вот объясните, что был бы за вред, если бы мы сейчас ей подали кусок хлеба или три рубля?
— Кому — ей? — жёстко переспросил Кошмин.
— Ну вот этой, девочке…
— Девочке? — снова переспросил Кошмин.
Что он, оглох, что ли, подумал Васильев. Может, он вообще сумасшедший, псих проклятый, придали мне урода, а я теперь из-за него не могу ребёнку дать еды.
— Вы не видите, что ли?!
— Вижу, — медленно сказал Кошмин. — Сидите смирно, или я не отвечаю.
К окну между тем подошла ещё одна старуха, маленькая, согбенная, очкастенькая, с личиком провинциальной учительницы. Дрожащей скрюченной лапкой она протянула к самому лицу Васильева маленькие вязаные тапочки, такие ещё называют пинетками, собственные его пинетки до сих пор хранились дома, покойная бабушка связала их крючком. Если бы не дедушкина пенсия да не проживание в Москве, покойная бабушка на старости лет могла бы стоять точно так же.
— Купите тапочки, — умоляюще сказала старушка. — Хорошие тапочки, чистая шерсть. Пожалуйста. Дитенку там или кому… Купите тапочки…
Вот они, сирены Можарова. Вот к кому нам нельзя теперь выходить. От собственного народа мы отгородились стальными решётками, сидим, жрём страсбургский паштет. Васильев встал, но Кошмин как-то так ткнул его стальным пальцем в подреберье, что журналист согнулся и тут же рухнул на полку.
— Предупреждал, — с отвратительным злорадством сказал Кошмин.
— Предупреждал он, — сквозь зубы просипел Васильев. — Суки вы все, суки позорные… Что вы сделали…
— Мы? — спросил Кошмин. — Мы ничего не сделали. Это вас надо спрашивать, что вы сделали.
Парад несчастных за окном в это время продолжался: к самым решёткам приник пожилой, болезненно полноватый мужчина с добрым и растерянным лицом.
— Господа, — лепетал он срывающимся голосом, — господа, ради Бога… Я не местный, я не как они… Поймите, я здесь случайно. Я случайно здесь, я не предполагал. Третий месяц не могу выбраться, господа, умоляю. Откройте на секунду, никого не впустим. Господа. Ведь нельзя же здесь оставлять… поймите… я интеллигентный человек, я такой же человек, как вы. Ведь невыносимо…
Голос его становился всё тише, перешёл в шёпот и наконец сорвался. Мужчина рыдал, Васильев мог бы поклясться, что он плакал беспомощно и безнадёжно, как младенец, забытый в детском саду.
— Я всё понимаю, — снова начал он. — Я вас понимаю прекрасно. Но я вас умоляю, умоляю… я клянусь чем хотите… Вот! — внезапно осенило его, и из кармана мятого серого плаща он извлёк какую-то обтёрханную справку. — Тут всё написано! Командировка, господа, командировка… умоляю… умоляю…
Тут он посмотрел влево, и на лице его отобразился ужас. Кто-то страшный в водолазном костюме неумолимо подходил к нему, отцеплял от решётки вагона его судорожно сжатые пальцы и уводил, утаскивал за собой — то ли местный монстр, то ли страж порядка.
— Ааа! — пронзительным заячьим криком заверещал пожилой, всё ещё оглядываясь в надежде, что из вагона придёт помощь. — Спасите! Нет!
— Это кто? — одними губами спросил Васильев.
— Кто именно?
— Этот… в водолазном костюме…
— В каком костюме?
— Ну, тот… который увёл этого…
— Милиция, наверное, — пожал плечами Кошмин. — Почему водолазный, обычная защита… Тут без защиты не очень погуляешь…

▲>>1742820
Станция заполнялась народом. Прошло лишь пять минут, а вдоль всего перрона тащились, влачились, ползли убогие и увечные. В них не было ничего ужасного, ничего из дурного фантастического фильма — это были обычные старики, женщины и дети из советского фильма про войну, толпа, провожающая солдат и не надеющаяся дождаться их возвращения. Уйдут солдаты, придут немцы, никто не спасёт. В каждом взгляде читалась беспокойная, робкая беспомощность больного, который живёт в чужом доме на птичьих правах и боится быть в тягость. Такие люди страшатся обеспокоить чужого любой просьбой, потому что в ответ могут отнять последнее. На всех лицах читалось привычное кроткое унижение, во всех глазах светилась робкая мольба о милости, в которую никто толком не верил. Больше всего поразила Васильева одна девушка, совсем девчонка лет пятнадцати — она подошла к вагону ближе других, опираясь на два грубо сработанных костыля. Эта ни о чём не просила, только смотрела с такой болью, что Васильев отшатнулся от окна — её взгляд словно ударил его в лицо.
— Что ж мне делать-то, а! — провыла она не с вопросительной, а с повелительной, надрывной интонацией, словно после этих её слов Васильев должен был вскочить и мчаться на перрон, спасать всю эту измученную толпу. — Что ж делать-то, о Господи! Неужели ничего нельзя сделать, неужели так и будет всё! Не может же быть, чтобы никакой пощады нигде! Что ж мы всем сделали?! Нельзя же, чтобы так с живыми людьми…
Этого Васильев не мог выдержать. Он всё-таки отслужил, вдобавок занимался альпинизмом, так что успел повалить Кошмина резким хуком слева, своим фирменным, — и выбежал в коридор, но там его уже караулил проводник. Проводник оказался очень профессиональный — в РЖД, как и в Минсельхозе, не зря ели свой страсбургский паштет. Васильев ещё два дня потом не мог пошевелить правой рукой.
— Нельзя, — шёпотом сказал проводник, скрутив его и запихнув обратно в купе. — Нельзя, сказано. Это ж как на подводной лодке. Сами знать должны. Знаете, как на подводной лодке? — Странно было слышать этот увещевающий шёпот от человека, который только что заломал Васильева с профессионализмом истинного спецназовца. — На подводной лодке, когда авария, все отсеки задраиваются. Представляете, стучат люди из соседнего отсека, ваши товарищи. И вы не можете их впустить, потому что устав. В уставе морском записано, что нельзя во время аварии открывать отсеки. Там люди гибнут, а вам не открыть. Вот и здесь так, только здесь не товарищи.
— Мрази! — заорал Васильев, чумея от бессильной ненависти. — Мрази вы все! Кто вам не товарищи?! Старики и дети больные вам не товарищи?! Это что вы за страну сделали, стабилизаторы долбаные, что вы натворили, что боитесь к собственному народу выйти! Это же ваш, ваш народ, что ж вы попрятались от него за решётки! Хлеба кусок ему жалеете?! Рубль драный жалеете?! Ненавижу, ненавижу вас, ублюдков!
— Покричи, покричи, — не то угрожающе, не то одобрительно сказал проводник. — Легче будет. Чего он нервный такой? — обратился он к Кошмину.
— Журналист, — усмехнулся Кошмин.
— А… Ну, пусть посмотрит, полезно. Тут, в Можарове, журналистов-то давно не было…
— Что они там возятся с вагоном? — неодобрительно спросил Кошмин у проводника. Они разговаривали запросто, словно коллеги. — Давно отцепили бы, да мы бы дальше поехали…
— Не могут они быстро-то, — сказал проводник. — Меньше двадцати минут не возятся.
— Ослабели, — снова усмехнулся Кошмин.
В этот момент поезд дрогнул и тронулся. Несколько девочек в выцветшем тряпье побежали за вагоном — впрочем, какое побежали, скорей поползли, шатаясь и сразу выдыхаясь; Васильев отвёл взгляд.
— Ну, извиняй, журналист, — сказал проводник, переводя дух. — Сам нам будешь благодарен.
— Ага, — сказал Васильев, потирая плечо. — За всё вам благодарны, всю жизнь. Скажи спасибо, что не до смерти, что не в глаз, что не в рот… Спасибо, век не забуду. Есть такой рассказ — вы-то не читали, но я вам своими словами, для общего развития… Называется «Ушедшие из Омеласа». Имя автора вам всё равно ничего не скажет, так что пропустим. Короче, есть процветающий город Омелас. И все в нём счастливы. И сплошная благодать с народными гуляниями…
— А в жалком подвале за вечно запертой дверью, — невозмутимо вступил Кошмин, — сидит мальчик-олигофрен, обгаженный и голодный. Он лепечет: выпустите, выпустите меня. И если его выпустить, весь город Омелас с его процветанием полетит к чертям собачьим. Правильно? Причём ребёнок даже не сознаёт своего положения, и вдобавок он недоразвитый. Даун он, можно сказать. Слезинка ребёнка. Читали. Урсула Ле Гуин. Наше ведомство начитанное.
— Какое ведомство? — спросил оторопевший Васильев.
— Минсельхоз, — сказал Кошмин и подмигнул проводнику. Тот жизнерадостно оскалился в ответ.
— Но если вы всё это читали… — упавшим голосом начал Васильев.
— Слушай, журналист, — Кошмин наклонился к нему через столик. — Ты думать можешь мало-мало или вообще уже все мозги отшибло? Ты хорошо их слышал?
— Кого — их?
— Ну голоса их, я не знаю, кого там ты слышал. Хорошо слышал?
— Ну, — кивнул Васильев, не понимая, куда клонит инструктор.
— А ведь стекло толстое. Очень толстое стекло, журналист. А ты их слышал, как будто они рядом стояли, — нет? И видел ровно то, что могло на тебя сильней всего надавить, так? Зуб даю, что-нибудь из детства.
— А вы? — пролепетал потрясённый Васильев. — Вы что видели?
— Что я видел, того тебе знать не надо! — рявкнул Кошмин. — Мало ли что я видел! Тут каждый видит своё, умеют они так! Интересно послушать потом, да только рассказывать чаще всего некому. Тут щёлку в вагоне приоткроешь — и такое…
— Ладно, — устало сказал Васильев. Он всё понял. — Кому другому вкручивайте. Ведомство ваше, Минсельхоз, Минпсихоз или как вы там называетесь, — вы хорошо мозги парите, это я в курсе. И фантастику читали, вижу. Но дураков нет вам верить, понятно? Уже и телевизор ваш никто не смотрит, про шпионов в школах и вредителей в шахтах. И про призраков в Можарове, которых я один вижу, — не надо мне тут, ладно? Не надо! Я и так ничего не напишу, да если б и написал — не пропустите.
— Вот клоун, а? — усмехнулся проводник, но тут же схватился за рацию. — Восьмой слушает!
Лицо его посерело, он обмяк и тяжело сел на полку.
— В двенадцатом открыли, — еле слышно сказал он Кошмину.
— Корреспонденты? — спросил Кошмин, вскакивая.
— Телевизионщики. Кретины.
— И что, всё? С концами?
— Ну а ты как думал? Бывает не всё?
— Вот дура! — яростно прошептал Кошмин. — Я по роже её видел, что дура. Никогда таких брать нельзя.
— Ладно, о покойнице-то, — укоризненно сказал проводник.
Васильев ещё не понимал, что покойницей называют симпатичную из «Вестей». До него всё доходило как сквозь вату.
— Нечего тут бабам делать, — повторял Кошмин. — В жизни больше не возьму. Что теперь с начпоездом в Москве сделают, это ужас…
— Ладно, пошли, — сказал проводник. — Оформить надо, убрать там…
Они вышли из купе, Васильев увязался за ними.
— Сиди! — обернулся Кошмин.
— Да ладно, пусть посмотрит. Может, поймёт чего, — заступился проводник.
— Ну иди, — пожал плечом инструктор.
Они прошли через салон-вагон перепуганного Майерсона. «Sorry, a little incident», — на безукоризненном английском бросил Кошмин. Майерсон что-то лепетал про оговорённые условия личной безопасности. Пять вагонов, которые предстояло насквозь пройти до двенадцатого, показались Васильеву бесконечно длинным экспрессом. Мельком он взглядывал в окно, за которым тянулись всё те же серые деревни; лиловая туча, так и не проливаясь, висела над ними.
В тамбуре двенадцатого вагона уже стояли три других проводника. Они расступились перед Кошминым. Васильев заглянул в коридор.
Половина окон была выбита, дверцы купе проломаны, перегородки смяты, словно в вагоне резвился, насытившись, неумолимый и страшно сильный великан. Крыша вагона слегка выгнулась вверх, словно его надували изнутри. Уцелевшие стёкла были залиты кровью, клочья одежды валялись по всему коридору, обглоданная берцовая кость виднелась в ближайшем купе. Странный запах стоял в вагоне, примешиваясь к отвратительному запаху крови, — гнилостный, застарелый: так пахнет в пустой избе, где давным-давно гниют сальные тряпки да хозяйничают мыши.
— Три минуты, — сказал один из проводников. — Три минуты всего.
— Чем же они её так… купили? — произнёс второй, помладше.
— Не узнаешь теперь, — пожал плечами первый. — Не расскажет.
— Иди к себе, — обернулся Кошмин к Васильеву. — Покури пойди, а то лица на тебе нет. Ничего, теперь только Крошино проехать, а потом всё нормалдык.

Ездил я как-то летом, будучи ещё совсем маленьким (3-4 года), к бабушке в деревню. Деревня находится в сотне километров от Сыктывкара и чуть ближе к Усть-Кулому, в семи километрах от ближайшего крупного посёлка. Там было от силы 10-15 домов, причём не меньше половины пустующих. Находится она, по сути, в лесу, на небольшой просеке. Жители — старые бабки, старые алкоголики и их дети, тоже алкоголики. Практически у всех есть какая-то живность.
Бабка моя любила выпить, и каждый вечер, когда она пила, говорила мне, чтобы я закрывал на ночь ставни, если она не закроет. Я исправно закрывал их каждую ночь, ложился на койку и спал спокойно до утра. Потом один раз спросил у бабки, а зачем я их, собственно, закрываю. На что получил ответ: «Маленький ты ещё, не поймёшь». Ну и после этого ей назло не закрыл.
В ту ночь произошло что-то странное. Сначала я проснулся от какого-то непонятного ощущения, как будто желудок сжимается от страха, только страха не было. Потом я понял, что кто-то ходит мимо окон по огороду, заглядывает в окна и тихо постукивает ногтем по стеклу. Я вообще не понимал, что происходит; собирался встать, подойти поближе к окну и посмотреть, но услышал со стороны кровати бабки громкий шёпот: «Не вставай!». Нечто походило вдоль стен, постучалось в окна, подолбилось о стены, а когда начало светать, благополучно ушло.
Утром я получил затрещину от бабки за то, что не закрыл ставни. Она объясняла, что это приходил некий то ли хранитель леса, в котором эта деревня расположена, то ли что-то подобное. Конечно, с тех пор ставни я всегда закрывал.
Вторая история из окрестностей той же деревни. Поехали отдыхать туда всей семьёй. Мне уже не три года, а пять лет. Я до сих пор помню того ночного гостя, но как-то не боюсь, потому что уже считаю себя взрослым и смелым, не то, что полтора года назад.
Отец повёз меня на рыбалку, на утренний клёв. В четыре часа вышли из дома. На улице уже светает, первые лучи солнца, птички поют.
Мест для рыбалки было три: мелкое озеро, в котором практически ничего не водилось, но мне там нравилось, потому что в воде много лягушек и жаб огромных размеров; речка, тоже мелкая, но там можно было ловить всяких окуней и вообще рыбу покрупнее, чем в мелком озере; и ещё одно озеро, тёмное, глубокое и большое (по крайней мере, мне тогда так казалось). Пошли мы на то большое озеро. Идти до него примерно час, по дороге проходишь через одну полностью заброшенную деревню ещё меньше той, где жила моя бабка (пять домов и два сарая плюс небольшой двухэтажный барак). Отец, когда ссорился с моей матерью, всегда забирал меня, и мы уходили туда; жарили шашлыки, он пил водку, а я — дюшес. Эта деревня находилась даже не на просеке — дома были построены непосредственно между деревьями.
И вот пришли мы с отцом на озеро, на другой стороне которого стояла ещё тройка домов, но отчетливо виден был только один, остальные лишь частично виднелись из-за деревьев. Мы там с отцом никогда не были, потому что бабка сказала, что это, мол, «проклятое место, где не надо быть живым». И после что-то тихо говорила отцу про рыбалку на том озере, обильно употребляя ненормативную лексику и обзывая его по-всякому за то, что он вообще решил там рыбачить. Но отец у меня был коммунист-атеист-реалист и во всякую чертовщину не верил. В итоге с бабкой он договорился, узнал от неё пару вещей, через силу дал ей пару обещаний, и мы пошли.
Сидим, рыбачим, отец за поплавком следит, потягивая пиво, я просто смотрю на воду, на дом, который видно за деревьями с другой стороны озера, бабочек ловлю и вообще развлекаюсь как могу, потому что сама рыбалка меня никогда не прельщала и не прельщает до сих пор. Пробегаю мимо отца, и вдруг он хватает меня за руку, усаживает рядом, показывает рукой в сторону дома и говорит:
— Я плохо вижу (ему уже 46 лет на тот момент было, сварщик всю свою жизнь), глянь, там ходит кто-то?
Я смотрю туда внимательно и долго, уже начинаю думать, что батя меня разыгрывает, но тут вижу, что кто-то выходит из дома, уходит вглубь леса, потом возвращается с кем-то ещё, и оба заходят в дом. Меня почему-то с этого зрелища пробрало страхом аж до пяток. Дома, которые по ту сторону стоят, давным-давно заброшенные, у того, который видно нормально, крыша частично обваленная, окна повыбиты, сам почти весь мхом покрыт, а там как минимум два человека ходят. Вряд ли наркоманы и алкоголики, потому что если свои наркоманы есть, то все про них знают, и вообще, местные те дома за несколько километров стороной обходят. Отец тоже побледнел, сидит и смотрит туда, потом говорит:
— Давай по-тихому соберёмся и домой пойдём.
Сидит он, сматывает леску тихонько, я в рюкзак убираю всё, что достали — пиво, термос с чаем, пакетики с бутербродами... Потом смотрю — с другой стороны озера на нас смотрят три... я даже не знаю, как их назвать. В общем, три белых и гладких (в смысле, никаких волос, сосков, пупков и прочих рельефов обычного тела нет) существа смотрят прямо на нас. Абсолютно неподвижно, что пугает ещё больше. Стоят просто как манекены из магазина (в принципе, даже формой похожи), если не считать глаз, которые очень сильно выделялись на белом фоне их кожи.
Они стояли и смотрели на нас пару минут, потом стали обходить озеро — двое с одной стороны, третий с другой. Двигались обычным прогулочным шагом.
Меня как будто гвоздями к месту прибило. Отец схватил меня за шиворот и потащил в лес. Рюкзак и удочка остались там, на берегу.
В общем, мы благополучно вернулись домой, бабка потом ещё долго материла отца за то, что он ей не поверил, а отец потом по-чёрному пил неделю. А за удочкой и рюкзаком мы так и не вернулись.

Работал охранником в морге. То есть это был типа универ медицинский: там студенты учились, на втором-третьем этажах аудитории были для лекций, кабинеты с черепами и с зародышами в банках, судмедэкспертиза, все дела. А в подвале был морг.
В одну из ночей, после приезда ко мне проверки (а экипаж с проверяющим регулярно приезжал часика так в два) я никак не мог уснуть. Решил пошататься по зданию,сходить на обход. В подвал вел такой коридор, он затейливо так изгибался и плавно и незаметно переходил в лестницу. Подвал представлял из себя длинный полуосвещенный коридор, пол выложен голубой кафельной плиткой, с многочисленными боковыми комнатами, в них обычно мыли жмуров, прибирали их и все такое. Коридор упирался в церемониальный зал-комната такая метров может восемь на восемь. В самом зале света вообще не было, туда чуть-чуть заглядывал свет из коридора,лампы там тоже кое-где горели через одну.
В зале стоял такой помост, по форме и размерам напоминающий гроб. Собственно он и служил подставкой для гроба: там постоянно проходили прощания родственников с умершими. Зал был обит кроваво-красной бархатной материей, или чем-то наподобие. Там и днем-то было всегда как-то неуютно, сумрачно, что ли,может из-за того что он находился в полуподвале и свет проникал через окна только наполовину, а уж ночью, анон, сие помещение и подавно не вызывало доверия. Именно через этот зал всегда заносили вновь прибывших пациентов и выносили выписавшихся. Железные двери вели во внутренний двор.
Я остановился возле двери морозильной комнаты, стал прислушиваться. Внутри было тихо. "Спят,как убитые!", -- подумал я и довольно усмехнулся. Восставать похоже никто не собирался. Я уже собрался уходить, как вдруг краем глаза увидел то,о тчего меня поочередно окатили, сменяя друг друга, горячие и холодные волны дрожи.
Вдоль стен траурного зала шли скамейки. Обычные такие деревянные скамейки,сидячие места. Частенько бывал "аншлаг" и все родственники и знакомые усопшего не помещались в зале и им приходилось толпиться на улице, на жаре, или наоборот, в мороз. А тут посидеть можно было, отдохнуть, погреться. В полутьме зала я увидел, что на скамейке сидит бабка. Приличного такого вида бабушка, она даже по-моему была в какой-то шляпе. Один момент я даже подумал, что старушенцию каким-то неведомым образом заперли в этом гребаном зале и ей ничего не осталось, как ночевать там. Но подсознание вопило мне: какого хера в подвале морга, в три часа ночи бладжад делает эта бабка?!! Ее не должно здесь быть априори! Уноси ноги, анон, -- настойчиво повторял голос благоразумия, -- уноси отсюда ноги и поскорее! Это все как-то неправильно и вообще сюрреализм. Тем более, что бабушка уже давно должна была бы меня заметить, по логике вещей, но она сидела все так же, не меняя позу и смотря куда-то в стену. Я нашарил на стене включатель и рывком врубил свет.
В зале никого не было.На том месте, где сидела бабка было пусто. Я не выключая свет и постоянно оглядываясь через плечо припустил к лестнице.Потом долго не мог прийти в себя. Разбудил медсестру, тетку лет 45, со мной всегда оставалась дежурная медсестра на ночь, сбивчиво рассказал ей, что произошло. Она поначалу не придала моим словам особого значения, видимо, сонная была. Потом походу отрезвилась немного, так говорит, я всю ночь спать не могла из-за этой ебаной бабки, зачем, грит, ты мне такие страсти рассказываешь. Все курить ходила на улицу. Я же в подвал ночью больше не ходил, остерегался. Впечатление от встречи с необъяснимым осталось до сих пор, так и не знаю,что это было, но как вспомнил, так сразу дыхание слегка перехватывает и слезы на глазах выступают от жути. Могло ли мне это просто привидеться, анон, может от недосыпа? Никогда не ходи по темным коридорам морга ночью, анон. На тебя конечно же не нападут голодные мертвецы, как в американских ужастиках, но мало ли что тебе может привидеться в темноте? Я считаю, что я еще легко отделался.

Отдыхал я как-то у подруги в глухой деревне, и особенно любил послушать разную крипоту и охотничьи байки, помимо всякой чертовщины(в кою я не верю до сих пор), я обратил внимание на отношение бабок к этим рассказам: старухи комментировали их с таким неподдельным спокойствием, будто это случается каждый день, например фразы типа мертвая девка вышла из пруда и забрала парня к себе у них настолько обычны, будто ведьмы выходят из пруда каждый день на глазах у всех. Я заинтересовался именно этими старухами. Однажды, уложив подругу спать, я пошел к ним на посиделки, дед там один в отечественной войне участвовал и покруче меня жрал самогонку, чем неимоверно привлекал, так вот старуха пекла закуску, я нажрался ханки с дедом и задал вопрос старухе, тот вопрос, который наверное всегда мучает анонима в крипи-треде: а где можно явно увидеть чертовщину? причем описал все так, что мне нужны конкретные пруфы. Бабка заохала, перекрестила меня и сказала чтоб я больше этого не спрашивал, а то вон старый(Дед, прим. авт.) однажды навлек беду. Тут то мне и помогло опьянение старого вояки, мол че, дед, за беда то была? И на перекуре(на улице) он раскололся: что явно можно посмотреть на девку-покойницу, только бегать надо быстро, чтоб до деревни добежать живым. Алсо, когда дед быстро бегал, девка бежала с ним до самой церкви, а потом мор начался среди скота, за что деда и его бабку подвергли анальной каре и пореканию. Девка эта закопана под деревом у болота, ибо утопленников на кладбище не хоронят, и выходит эта девка из могилы искать заблудших в лесу. Кулстори о ее попадании в пруд постить не буду, ибо уныла и неинтересна. Так вот, дед и намекнул - хочешь пруф? пиздуй в лес к болоту. Ну и я под градусом поперся, взял фонарь и цифровик. Не стоит удивляться тому, что я не испугался: во мне сидело поллитра ржаной ханки, да и учусь я на физтехе(мировоззрение у меня строго атеистическое). Ну дошел я туда до болота, заросло там все нахуй, а дальше, а вот дальше анон я получил пруфы: внезапно на меня просто нахлынул ужас, я почувствовал себя в одиночестве и в полной беспомощности, так страшно не было никогда, фактически я оказался во власти леса и его звуков. Шаги за спиной, просыпаюсь в доме, дед обмазывает водкой, попутно ее попивая:
-видел?
Я: нет не видел.
Бабка: оттого то и живым нашли

▲>>1743278
Весьма годно. Сам как раз сейчас в деревне живу.
Только зря, по-моему, в конце подробно внешность этих хранителей леса описали, было бы гораздо страшнее, если бы ограничились смутными описаниями неких фигур или что-нибудь в этом роде.

▲>>1745901
Зря, конечно. Описания очень часто портят атмосферу с доверительно-внушающей были, до фантастического рассказика.

Мне эту крипоту бабушка рассказывала, она выросла сиротой, без родителей. Жила она в глухой деревне, было ей лет семь-восемь тогда может. В те годы ни света, ни газа, ни электричества не было, ни транспорта, все на лошадях ездили. Дело было по зиме. Заложил бабушкин отец сани, собрались они с матерью в райцентр ехать что ли. За каким хером в такую лютую метель и холодину приспичило им туда переться - неизвестно. Бабушку, как самую старшую, оставили дома на хозяйстве, присматривать за младшими братьями и сестрами, носить дрова и воду, топить печку. Родители сказали, что наутро следующего дня вернутся. Попрощавшись с дочкой, они уехали.

Вот наступила ночь. Лежит бабушка на печке и слышит: воет под самым окном. Она тогда испугалась сильно, думала - волк пришел. Волки для взрослого человека то страшно, а для маленькой девочки, которая одна дома - и подавно. Время тогда было голодное, нечего было есть ни волкам, ни людям. А под окном все воет и воет, и бьется так, стучит. Бабушка слезла и подошла к окну, чтобы глянуть. Выглянула осторожно из окна и никого не увидела. А оно воет, как будто плачет, метель заметает, и никого за окном нет. Тут бабушка поняла, что это ни разу НЕ ВОЛК, и еще больше перепугалась. Говорила, что залезла на печь и в страхе стала читать молитвы, какие знала, кое как, тогда молитвы и всякая церковная атрибутика вообще были не в почете, время было безбожное. Потом то ли она уснула, то ли то, что плакало за окном, само перестало. В общем, проснулась она утром - а за окном солнце, небо ясное, снег так и искрится. Родителей все не было. Не приехали они и под вечер. И ночью. И на следующее утро не приехали. Малые уже плачут: где тятька с мамкой. Сельчане искать начали. Узнали, что в городе они были, выехали обратно уже под вечер, а в деревню так и не вернулись. Потом недели через две нашли их в поле, занесенными сугробом, обглоданными то ли волками, то ли медведями до костей. И лошадь неподалеку. Так и лежали в санях, видимо в буран сбились с дороги, застряли в снегу в поле и замерзли насмерть. Бабушка связывала смерть родителей с воем под окном в ту вьюжную ночь, говорила, что этот "кто-то" невидимый таким образом плакал о судьбе родителей и оставшихся сиротами детей.

Такая вот деревенская крипота.

Из-за багов с понячом потерялось, повторю. Очень годные хистори попадаются.

Реальных историй, случившихся с аноном тред №1-6

https://arhivach.org/thread/124715/
https://arhivach.org/thread/154578/
https://arhivach.org/thread/157086/
https://arhivach.org/thread/167896/
https://arhivach.org/thread/179953/
http://arhivach.org/thread/194444/

Реальных историй, случившихся с аноном тред №7
https://2ch.hk/sn/res/391869.html

▲>>1800707
Спасибо

Случилось это когда мне было года четыре или пять. Гостила я летом у бабушки с дедушкой в деревне, как водится. Сразу скажу, мои бабка с дедом не отличались особой набожностью и во всякую нечисть не верили (по крайней мере, я такого не замечала тогда).

Дом наш старый, большой. Строился он в несколько этапов: сначала была только одна комната и кухня, но постепенно дом расширяли, сейчас там три комнаты. Так вот, из-за этого он разделяется на две половины, "старую" и "новую". Внутри дома это нигде не заметно, но если подняться на чердак, то разницу видно сразу: "старая" половина очень темная, бревна и доски сильно потемнели от времени, окошко чердачное совсем маленькое. "Новая" половина светлая, дерево еще выглядит свежим, окно большое, даже есть небольшой балкон. На "старой" половине мой дед сушил табак (который выращивал собственноручно); на "новой" мы с сёстрами часто играли; обе половины были разделены широкой дощатой дверью, которая обыкновенно была открыта.

Как-то раз я играла в саду в очередные дочки-матери-машинки-ковбои и мне срочно понадобились какие-то игрушки, которые мы оставили на чердаке в прошлой игре. Решив, что без них никак не обойтись, я отправилась за ними. Зашла в дом, прошла в коридор, открыла ужасно скрипучую дверь (она всегда скрипела и скрипит до сих пор) и по узкой лесенке поднялась на "новую" половину. Взяв необходимые кастрюльки и деревянную собаку на колёсах, я уже хотела вернуться в сад, но краем глаза увидела шевеление на "старой" половине: пара здоровых пучков табака, который дедушка развесил там, покачивались. Я подумала, что это один из наших котов, и решила подключить его к игре (пара старых полотенец, замещавших в игре пелёнки, имелась). Я громко позвала кота "кс-кс-кс", и удивилась, когда никто не выбежал мне навстречу с громким мявом (наши коты были очень общительные и падкие на колбасу, которой кормил их дед, поэтому всегда отзывались). Решив поймать кота сама, я вошла на "старую" половину. Пучки табака висели в четыре ряда, я шла между двумя средними. Когда я дошла почти до конца, к противоположной стене с маленьким окошком, я взглянула в угол, куда, как мне показалось, шмыгнул кот. В углу стояла бабка.

Бабка была маленькая, сморщенная. И вся какая-то... чёрная, словно она сама была источником этой темноты на старой половине. На ней была чёрная юбка, старая, растянутая, кофта грязно-серого цвета, старый засаленный фартук и неопрятный выцветший платок на голове. Бабка молчала, просто стояла и смотрела на меня. Затем поманила меня крючковатым пальцем, шевеля при этом сморщенными губами, и всё так же смотрела, не моргая.

Несколько мгновений я просто стояла и смотрела на неё, не смея пошевелиться, но потом всё-таки расплакалась, закричала и побежала на "новую" половину. По пути споткнулась обо что-то, упала вниз лицом и так и осталась рыдать. В это время на мой крик подоспел дед, подхватил меня, спросил что случилось, на что я просто тыкала пальцем в "старую" половину и повторяла что-то вроде "бабка, чёрная бабка". Дед со мной на руках пошёл проверить. Конечно, никого там не было. Когда мы спустились вниз, он рассказал бабушке. Однако потом при родителях они этот случай не вспоминали, а когда я рассказала сама, дед как-то очень быстро замял тему, сказал, что у меня просто был страшный сон.

Не знаю, как эта бабка попала к нам на чердак. Дверь на чердак открывается с жутким скрипом, её слышно по всему дому, да и когда ходишь по чердаку, в доме очень четко слышны шаги.

Буквально сегодня ночью (24.08.2011) люто порадовал домашний телефон. Часа в три ночи звонит, я чуть не подскочил. У него еще звонок такой пронзительный, я специально поставил, потому что хата большая и не везде услышишь. Но в этот раз услышал, трубка на тумбочке рядом с кроватью лежала… Ни хрена себе, думаю, кто это по мне так соскучиться успел. Гляжу на дисплей – на определителе незнакомый номер. Более того, не из нашей области (это был вроде Челябинск, сам работаю в местном кол центре, глаз уже наметан на «свои» номера). Не успел поднять, как из трубки раздался невообразимый шум и тетка истошно орет мне: - Глеб! Глебушка! Глеб, это ты? Я чутка опешил. - Нет,- говорю,- это не Глеб, вы ошиблись… - Глеб! Приезжай, срочно! Мы не знаем, что с этим делать! Ты слышишь?.. Ты слышишь, Глеб?! Я хоть и не Глеб, а слышу: грохот у них такой, будто стены дома крушатся и вой какой-то низкий. Жутковатый такой, протяжный вой.

Может собака, может еще что, я тогда не задумался как-то. Хотя на собаку вообще мало похоже.

- Глеб, миленький, приезжай скорее!- продолжает тем временем тетка.- Мы не знаем… Что с этим делать, Глеб?!

- Женщина, Вы ошиблись, я не Глеб…

- А кто это?- собеседнице будто под дых дали.

- Это… Это не Глеб,- еще раз говорю я и кладу трубку.

Лег я и лежу. А фантазия-то ого-го как разыгралась, знаете! Ночные звонки вообще умы будоражат, а тут такое.

«Мы не знаем, что с этим делать. С «этим»…»

Такое, как правило, специально придумывается для крипоты разных уровней. ЭТО – роды, месячные, гусары, пингвины мистера Поппера… От таких вариантов даже улыбнулся, но, впрочем, не на долго. Звонок произвел впечатление. Да в голове еще этот вой так и застрял, выкинуть все еще не могу, хотя и проспался уже.

«Во-о-о-о-о-о… Во-о-о-о-о-о…»

И шум.

Как я не пытался уснуть, а не получалось. Все думал, об этом звонке. А тетка-то орала так, будто на нее стаю доберманов спустили. На срыве орала, с неподдельной, надо сказать паникой, так что на дружеский прикол (есть у меня друзья в Челябе) не спишешь. Ворочался я ворочался, минут через пятнадцать решил перезвонить.

Гудки. Жду, жду еще, почти минуту жду. С еще более мрачными мыслями собираюсь положить трубку, как вдруг на том конце провода отвечают:

- Да, алло.

Ровный мужской голос и абсолютная тишина на фоне. Я даже растерялся немного, а потом сбивчиво объяснил отчего и почему звоню. - Нет, все в порядке,- таким же спокойным тоном отвечают мне.

Я помолчал и уже чисто ради прикола спросил:

- Это Глеб?

Там тоже помолчали и положили трубку.

Такая вот фигня сегодня ночью у меня произошла. И без мистики вроде, и приятного мало. Надеюсь, потом друзья из Челябинска мне не расскажут, что у них там нашли разрушенный дом, а в нем стопитсот трупов.

Я работаю могильщиком.
И работу свою я очень люблю.
Небольшое старенькое кладбище в провинциальном городке находится в полном моем распоряжении. Я и могильщик, я и сторож на полставки. Ну а что? Все равно живу в домике на окраине погоста, любезно предоставленном мне государством в качестве компенсации за низкую зарплату.
Я с удовольствием рою могилки, помогаю опускать гроб - работа на воздухе, покойники - люди все приличные. Это они когда живые бедокурят, шумят, ругаются, а как помрут - все как картинки. Костюмчики парадные, лица благопристойные, аж душа радуется.
Помню, как-то раз хоронили одного мужика. Видел я его часто на станции - так себе мужичонка, плюгавенький, пьяненький, а как ко мне принесли - загляденье! Гроб обит бархатом, мужичок в белой рубахе да при галстуке. Красота, в общем.
Кстати, за отдельную плату могу поухаживать за захоронением в течении оговоренного срока. И мне достаток, и близким отпадает нужда заботиться о мертвых родственниках.
Происходит конечно, на погосте всякое, как тут не происходить. В лунные ночи, если выглянуть в окно моего домика, тени видно у могил. Ходят туда-сюда, слоняются, не лежится им спокойно. У свежих могил потемнее, у старых - совсем уж прозрачные, тоненькие, туда-сюда, туда-сюда. Как-то раз глубоко за полночь стучал в окно кто-то, я выглянул - стоит дядька, которого намедни похоронили, просит стопку водки. Я, конечно, в дом не впустил, но на следующий день могилку его нашел и налил стопарик.
Я же не жадный.
Но мне не страшно. Они меня не трогают, я их. Мирно живем, можно даже сказать, дружно.
Да вот беда - маловато в последнее время работы.
То ли все эти фитнесы-шмитнесы людям на пользу пошли и народ жить стал дольше, то ли городишко наш мельчает, народу-то в столицу все больше уезжает, но как-то оно грустно становится.
Раньше-то, бывало, каждую неделю семь-десять человек помрет. А похороны какие были? С музыкой, с причитаниями, многолюдные. Несут, рыдают в три ручья, прелесть просто. А теперь что? Придут, молча постоят, мне лишнюю бумажку сунут - закапывай, мол, скорее, не тяни.
И один-два покойника в неделю в лучшем случае. А то неделями тишина. Так вот, как сейчас - третью неделю подряд работы нет.
Я на досуге уже и дорожку кладбищенскую подмел, и оградки кое-где поправил и покрасил, и дома у себя окна вымыл - тишина.
А как пошла четвертая неделя, я не выдержал. Ну смерти же подобно столько времени сидеть без работы. Сначала я поехал в центр города, походил там, погулял, папироску скурил, но ничего интересного не нашел. Потом немного прошелся по бульвару, забрел в какой-то магазинчик за сигаретами и вот тут-то и увидел его. Стоящий в очереди впереди меня мужчина лет сорока достал кошелек и спросил кассиршу:
-Так сколько с меня?
-Семь тысяч пятьсот восемьдесят рублей, - чирикнула девушка и кокетливо стрельнула глазами в сторону симпатичного покупателя.
Посмотреть, кстати, было на что - отлично сложенный, правильные черты лица, выразительные зеленые глаза. Мужчина улыбнулся девочке, достал кошелек, расплатился. Я увидел, как в кошельке мелькнула фотография симпатичной женщины с мудрым и добрым лицом.
Потом была моя очередь, а потом я закурил, стоя возле дверей магазина и стал ждать.
Спустя пять минут он вышел - невзрачный, тощенький дядька лет тридцати, с наметившимся пузиком, стоявший в очереди аккурат за мной. В руках он нес большую баклашку дешевого пива и буханку хлеба.
Идти пришлось недолго - мужик жил всего через квартал.
Я зашел за ним в подъезд, и, поравнявшись, всадил ему в спину большой кухонный нож.
Удостоверившись, что мужчина умер, я аккуратно достал свой нож, вытер его о спину трупа, положил обратно в неприметный портфель и, никем незамеченный, вышел прочь.
Да и кто подумает обо мне плохо? Я - благообразный седой дедушка, в старомодном костюме и с черным потертым портфелем. А потом - я же на их благо стараюсь, хотя, конечно, мне тоже польза.
Есть труп, значит, будет в ближайшее время и работа.
Через три дня, как положено, хоронили. Ух, какой мужик-то, оказывается, красивый! Помыли его, подкрасили немного, одели как человека, в костюм, галстук повязали. В гробу он смотрелся очень прилично, прямо как жених. А то ходил, как оборванец, в какой-то футболке и тертых джинсах, смотреть противно, ей-богу.
Я им даже скидочку сделал на рытье могилы.
У него, кстати, жена оказалась видная, только вот неухоженная какая-то. Одежда на ней мешковатая, туфли сношены, а так приятная женщина.
Хожу теперь, смотрю за его могилкой. Я вообще всегда смотрю за всеми могилками, которые при моем участии возникли - все же не чужие мне эти люди. Пару раз видел и тень этого мужика, грустная такая тень, смотрит на меня и молчит. Я уж ему объяснял, что так для всех лучше: у меня работа была, а он хоть достойно выглядеть начал, только он все равно смотрит и молчит. И стоит у моего порога, баклашку с пивом и буханку в руке сжимает.
Они, кстати, все ко мне приходят. И самый первый, мальчик совсем, пятнадцать лет, и женщина бальзаковского возраста с красивой укладкой на голове, и молодой еще мужчина, и юная девушка, и старуха, неопрятная даже после смерти, и девочка-трехлетка, и девушка-невеста, которая зачем-то вышла из банкетного зала в одиночестве на улицу... Помню, я тогда добрый был, веселый, мимо ресторана иду, а тут она! Молоденькая, красивая такая, радостная. Ну я и решил на радостях, что надо подарок сделать - умереть в самый счастливый день своей жизни, что может быть лучше? Приходят, стоят перед порогом, молчат, смотрят. Я к ним выйду, постоим, помолчим вместе, а потом я домой, а они по своим делам.
В общем, я люблю свою работу. Главное, чтобы помирали, а то мне скучно становится. Только вот я стар становлюсь, через пару лет, думаю, мне уже будет трудно им помогать. Так что буду молиться, чтобы чаще помирали, а то ведь совсем ко мне дорожку позабудут.
А это уже непорядок!

▲>>1876702
Добрая история.

Лет 15 назад, когда мне было 10, гостил у бабушки в Калужской области в деревне. У нее на участке стоит сарай с пристройкой. В пристройке хранили косы-лопаты, а я - свой велосипед. Раньше в пристройке был загон для уток, так что в двери сохранилась у земли дверка где-то 40 см высотой и такая же по ширине, запирающаяся на щеколду снаружи.
И вот как-то мы с другом играли днем и вдруг издали отчетливо увидели, как в пристройку через эту дверку кто-то шмыгнул - шел как человек, но ростом он был до колена максимум. Мы, дураки, решили его поймать и эту дверку заперли. Оно тут же начало ломиться обратно - дверка на щеколде вся ходуном ходила, щеколда тряслась, потом и вся дверь целиком начала трястись (мы ее закрыли на засов).
Испугались, побежали бабушке рассказать. Она на нас наругалась страшно и сказала, что если мы теперь ЕГО выпустим, он нас в покое не оставит за обиду. Мы не поняли, о чем речь. Бабушка взяла навесной замок и закрыла дверь на ручку, потом забила гвоздями нижнюю дверь (кто бы там ни был, ОН все еще отчаянно ломился наружу). После этого вечером она взяла пучок каких-то трав, обошла сарай пару раз, положила сгоревшую траву перед дверью и ушла.
Оставшееся лето мы обходили сарай стороной - кто-то запертый там все еще ломился наружу периодически. Причем бабушка не говорила, кто это. Сказала - если назовет его имя, он услышит и вылезет. Так что для нас осталось загадкой, страшно было жутко, но т.к. мы были мелкие и верили во всяких матерных гномиков и пиковых дам, решили, что это вот оно что-то. Это было точно не животное, потому что иногда он вполне четко и осмысленно стучал по двери изнутри. Жалко было только, что велосипед мой внутри остался, но лезть за ним даже в мыслях не было.
Самое удивительное, что, когда мы приехали через год на каникулы опять, он все еще был в сарае, опять стучал, скребся. Замок висел на месте вместе с цепью. Бабушка сказала, что только зимой было страшно - он там еще и выл, потому что мерз.
В итоге мы как-то даже свыклись с этим. Родители мне не верили, а сами туда не ездили, так что знали про это только мы с другом, бабушка и еще пара соседок, которые ходили мимо этого сарая, крестясь.
Прошло много лет, я окончил школу, поступил в универ, летом стало не до деревни, пьянки-гулянки, все дела. Когда я был на 4 курсе, бабушку забрали из деревни (здоровье уже не то), участок решили продать и купить где-то поближе к Москве. Я поехал поглядеть, что там да как, вспомнил про сарай.
Сарай был на месте, только вот дверь была открыта. Когда я заглянул туда, то обомлел от увиденного. Все стены и дверь, хоть и уже явно сильно старые, были исполосованы застарелыми следами от когтей, доски пола в некоторых местах были выдраны, но под сараем был бетонный фундамент, так что рыть там особо было некуда. Мой велик, ржавый донельзя, стоял все там же, хотя у него почему-то не было сидений, а колеса лежали отдельно, все погнутые. Все косы, лопаты и пр. были сняты с черенков и воткнуты в деревянные стены под потолком. Черенки сами были как-то странно обтесаны на концах, как будто кто-то пытался их заточить.
Приехали подписывать документы на землю, и пока все оформляли, я пошел к соседям. Большинство местных бабушек умерли уже, но одна, Глафира, все еще жила. Пригласила меня на чай, поболтали.
Рассказала и про наш сарай. Открыл его мужик один этой зимой, как только мою бабушку увезли. Решил поживиться чем-нибудь, чтоб продать и на бутылку. Увидел сарай на замке, взломал... В общем, Глафира утром встала, увидела: дверь распахнута, а на снегу от самого сарая длинный след, как будто кого-то волоком тащили, причем метров через пять на снегу стали появляться кровавые следы. След тянулся до самого оврага, где у нас стояла очень старая землянка, еще военных времен. Мужика нашли перед этой землянкой, причем от него осталась буквально "шкурка" - ни внутренностей, ни ребер, ни по части позвоночника не было, руки-ноги сильно поломаны, еще у него отсутствовали глаза и был "изжеван" язык, причем не сам жевал... Землянка же была тогда залита замерзшей водой почти до уровня земли, прятаться там было некуда, так что так и не нашли "злоумышленника".

Мне тогда было 21 или 22 года. Только что я приобрел себе второй пистолет — первый подарил мне отец, когда мне исполнилось 17 (или 18) лет. Я купил себе S&W mod.60 и решил, что это будет мой пистолет для леса.
Как-то раз мы с моим отцом и старшим братом решили отправиться в глушь центральной Пенсильвании, вне туристической Аппалачской тропы. Всей семьей мы взяли отпуска на неделю, собравшись неплохо провести время в походе, а затем встретится с мамой на 4 день прямо на тропе и после этого отправиться домой всем вместе.
Первая ночь прошла отлично. Не было ничего страшного, кроме странного парня, который шел следом за нами, постоянно бормочущего себе под нос. На второй день мы наткнулись на что-то, напоминающее сцену убийства. Мой отец — оператор автомобильного эвакуатора, который работает в том числе и с полицией, а потому имеет большой опыт ликвидации аварий на дорогах, сразу поднял тревогу. По его словам, кто-то взорвал оленя. Его голову, застрявшую в кроне дерева, мы нашли чуть дальше по пути. Мы долго обсуждали эту тему, отметив отсутствие крови вокруг головы.
Наступила вторая ночь. Мы заночевали в навесе, которые во множестве построены для отдыха путешественников вдоль туристической тропы. Мы сидели и, покуривая, болтали возле фонаря. Отец заметил нас курящих и велел не говорить об этом маме и вообще, он слишком стар для такого. Разговор зашел об этом странном олене и мы начали травить страшные истории, которые происходили когда-либо с нами.
Внезапно, отец заметил, что снаружи стало подозрительно тихо.
Была ранняя осень и мы как-то не придали этому значения. Потому мы успокоились и легли спать. Однако, я заметил, что отец держит свой пистолет наготове. Я поступил так же.
Следующее, что я помню — это то, что отец будит меня, зажав мне рот. Мой брат уже был на ногах, осторожно выглядывая из-за стойки навеса.
В 15 ярдах от нас крался человек, который смотрел прямо на нас.
Отец встал и, шагнув вперед, крикнул ему:
— Эй, чего тебе надо?
Человек не ответил ничего. Вместо этого он очень, очень медленно встал, развернулся и ушел.
Спать никто из нас уже не мог, мы прижались спинами к скату навеса, держа наготове оружие.
Следующий день мы только и говорили, что об этом ночном парне. В тот день мы совершили неплохой переход, нашли другой навес, но обнаружили, что он уже занят. Так что мы поставили рядом палатку, а потом завели разговор с соседями, коснувшись и того странного ночного гостя. Те ничего не видели, но поблагодарили нас за предупреждение.
Наступила ночь, мы приготовили немножко вяленой говядины, выпили немного вина из отцовской фляги и затем вышли покурить. Когда мы вернулись, наш отец выглядел очень сердитым.
— По-вашему, это смешно?
Мы не поняли, о чём он говорит.
— В лесу кто-то шумел и кричал «Чего тебе надо»! Вы что, с ума посходили!?
Мы ответили:
— Папа, это не мы. Мы все время находились на тропе, клянемся.
Следует сказать, что мой голос почти такой же, как и у моего отца. Он настолько похож, что даже моя бабушка часто путает нас, когда дело доходит до разговора по телефону.
Обстановка постепенно разрядилась и мы улеглись спать. Отец размещался в той же палатке, что и я, а брат остался снаружи.
Пока мы болтали перед сном, внезапно кто-то завопил: «Эй, чего тебе надо?».
Отец посмотрел на нас с братом, другие туристы — в нашу стороны. Он решил было проверить, кто это так кричит, но я остановил его:
— Не стоит, так начинаются любые фильмы ужасов.
Мы с братом уговорили его остаться в лагере и разжечь костер.
Уснуть после этого я не мог, поэтому выбрался из палатки, чтобы покурить и немного успокоить нервы.
Тут я остановился как вкопанный. Возле костра стояло нечто, повернувшись к нам спиной. Высотой оно было как минимум 7 футов и было видно, что оно как бы сгорбленное вперед.
У меня перехватило дыхание. Я выхватил пистолет и разбудил отца.
Мы выглянули из палатки — нечто стояло там же, также повернуто к нам спиной. Отец разозлился, подумав, что кто-то глупо шутит с нами:
— Эй, парень, это совсем не смешно! Вали отсюда!
Нечто ответило нам низким, но растущим по интенсивности голосом:
— Эй, чего тебе надо?
Голос был такой же, как и у моего отца. Разве что существо растягивало слова на 10 секунд.
Отец собрался подойти к нему, но я остановил его. Оно же просто повернулось и ушло в лес, продолжая кричать «Нна-адо!»
После такого уснуть никто не мог.
А вот, другие туристы спали и ничего не слышали, мы же с отцом и братом — совсем наоборот.
После этого мы решили сократить путь, свернув на ближайшую туристическую тропу. Оттуда позвонили матери, чтобы она встретила нас. Решили ничего ей не рассказывать. Просто сказали, что у меня опять заболел живот (я страдаю желчнокаменной болезнью, приступ который способен вывести меня из строя на целый день) и мы были вынуждены сойти с тропы.

Я работаю на заправочной станции. В основном у меня ночные смены (с 3 часов дня до полуночи), поэтому я привык ко всякой крипоте, включая самые немыслимые вещи, но это…
Обычная смена: люди приходят и уходят. Ближе к семи вечера стемнело. Стою за стойкой и оглядываюсь. Смотрю налево и вижу женщину, медленно подходящую к двери. Тоненькая, хрупкая женщина. На лице видны морщины. Половину лица закрывают солнцезащитные очки в форме бабочки. Похоже, что она на нервах. Я открываю для неё дверь сам, так как автоматические двери перед нею не открылись. Проводил её к стойки. Она молча смотрит на меня, при этом не снимая своих пугающих очков. Затем она говорит:
— Не могли бы вы посмотреть, что у меня с машиной. Я думаю, с ней что-то не так. Говорит тихо, но голос очень глубокий и мне кажется, что я его чувствую больше, чем слышу. Объясняю ей, что запрещено оставлять станцию без сотрудника внутри. — хорошо, тогда…
Она отправилась в туалет. Я бегал туда-сюда и обслуживал других клиентов, когда она вышла:
— В туалете нет бумаги. Не могли бы Вы принести её? — Конечно. Уже в этот момент пошли первые тревожные звоночки. Что-то внутри говорило мне, что не стоит этого делать. Я взял бумагу из туалета для персонала и вручил ей
— Прошу. Она выглядела рассерженной. По крайней мере, мне так казалось, но точно я сказать не мог из-за этих ебучих очков. — спасибо.
Затем она опять ушла в туалет. Спустя 5 минут она вышла оттуда и стала оглядывать помещение заправки. Я наблюдал за ней и заметил, что она периодически оборачивается на меня, как будто бы пытаясь рассмотреть меня. Затем она подошла к кофейному автомату и с недовольством позвала меня:
--Здесь нет молока. Не могли бы вы что-нибудь сделать с этим? Я хочу выпить кофе.
На этот раз её голос уже был громче,. Он звучал как-то холодно. Я знаю, что я должен был это сделать, но пошло оно всё нахуй, ибо что-то во мне просто верещало «не делай этого!» Я отказываю, поясняя, что не могу покинуть стойку в данный момент. Она явно злится. Говорит, что мой сервис говно, и что она настучит моему менеджеру. Я ещё раз извиняюсь и говорю, что это не имеет для меня значения. Затем она пытается вытащить меня из-за прилавка ещё 3 раза в течении 20 минут.
В конце концов она забивает и уходит, кидая на меня злобный взгляд сквозь окно.
Остаток смены прошёл мирно. Никакого страшного дерьма не произошло, что удивительно. Всё прошло даже как-то мягко, хотя чувствовался небольшой страх внутри меня.
В 0:30 я закончил прибираться на заправке и закрыл её. Затем я пошёл к своей машине, которая была припаркована в 5 метрах от двери. Подойдя ближе, я увидел эти ебучие очки, шарф и перчатки, которые носила эта шлюха. Всё это было свалено в кучу возле водительской двери. Очки покоились на вершине этого холмика.
Осмотрелся. Страх начал расти всё быстрее. Со скоростью света я открыл дверь, запрыгнул в машину и закрыл дверь обратно. Нет времени на отдых. Завёлся, нажал педаль газа и пулей вылетел на трассу.
Никогда до этого не был так напуган. Когда прибыл домой, выпил несколько стопок водки. Этого мне хватило для того, чтобы просто подумать о сне.

Вчера я проснулся от кошмара. Он заставил меня вспомнить случай, произошедший в детстве с нашей дворовой компанией закадычных друзей, после которого компания, можно сказать, распалась - нам было сложно смотреть друг-другу в глаза.
В кошмаре я оказался в подобии коридора, практически в полной темноте. Из темноты что-то двигалось в моем направлении, что-то не столько опасное, сколько невыносимо отвратительное, вызывающее чувства жалости и щемящей тоски. А я, как это, видимо, часто в таких случаях бывает, не мог даже сдвинуться с места. Во сне я боялся не того, что приближающееся может сделать со мной, а того, что я вообще увижу это воочию и, быть может, от страха сойду с ума.
Не знаю, является ли сон отголоском тех событий. Да хотя что уж там - конечно, блин, является. Случай, вероятно, сильно сказался на моей психике. Как бы то ни было, после пробуждения (я обнаружил себя насквозь мокрым, вцепившимся в спинку разложенного дивана мертвой хваткой) меня накрыл флэшбэк. Я в самых мелких деталях, вплоть до выражения лиц друзей, вспомнил события того дня - и впал в панику, сопоставимую с ночным ужасом. Только на этот раз всё происходило наяву. Как и в тот раз, пятнадцать лет тому назад. Ни на секунду не сомневаюсь в достоверности своих воспоминаний, и прекрасно понимаю, почему предпочёл забыть о произошедшем.
В тот день мы - я и трое моих приятелей - сыграли очень злую шутку с ни в чем не виноватым парнем, просто потому, что он нам не нравился. Насколько всё закончилось плохо, вам ещё предстоит узнать, так как я не собираюсь скрыть ни одной мерзкой детали. Мы четверо поклялись не рассказывать никому и ничего. Маленькие гнилые ссыкуны.
Черт. Я обещал сделать рассказ детальным, но теперь понимаю, что, кажется, не смогу. Меня тошнит, и зря я налил себе выпить, это не помогает. Давайте сделаем так: я пощажу свои нервы и расскажу только суть произошедшего, а вы потом сможете спросить меня в комментариях о чем захотите. Если кто-то после этого отпишется, я не буду возражать.
Итак. Мы четверо дружили и учились в параллельных классах, были обычным пубертатным неприкаянным дворовым пацаньём. А вот с Илюшей мы не дружили. Илюша нас бесил. Он был не сказать чтобы действительно умственно отсталый... А может и был. Как ещё назвать человека, который всегда улыбается, всем верит, не способен не то что дать сдачи, но и отстоять свое мнение в споре. Такие качества, как искренняя доброта и доверчивость, не котируются среди серых хрущевок, говна, заводской копоти и грязи провинциального промышленного посёлка. В контексте суровой действительности эти его качества мы расценивали как слабость. Он был не таким, каким надо. Не готовым выживать, грызя судьбу зубами, а готовым только всему умиляться, удивляться и хлопать большими, как у девки, глазищами.
В тот день мы пролезли на территорию районной больнички, а Илюша увязался за нами. Ну как пролезли - это не сложно, если секция бетонного забора просто лежит в траве. Больница была довольно большая и состояла из нескольких корпусов. Особняком стояли родильное, детское, инфекционное отделения и маленький морг - источник множества страшилок, рассказываемых у костра. Больница поныне на месте и действует, я хожу мимо неё в свои редкие визиты к родителям, по пути с автовокзала.
Территория больницы особо никем не охранялась и сулила множество развлечений. Мы покачались на садовых качелях, установленных для больных под деревьями. Попытались найти щёлочку в окне гинекологического кабинета. Покурили одну сигарету на всех, зайдя за хозпостройки. Илюша таскался за нами и задавал дебильные вопросы, отказываясь отвалить, чем продолжал выводить нас из себя. Негласный лидер нашей команды Паша, когда ему наскучило унижать только глупо улыбавшегося в ответ Илью, сказал ему отойти и собрал нас вокруг себя с заговорщицким видом. Ему пришла в голову "зыкая" идея как избавиться от донимашего нас засранца. Если бы мы его просто отлупили, дома нас отлупили бы самих, как это уже бывало.
Лучше бы мы его тогда отлупили.
В углу территории больницы, среди зарослей за недостроенным и уже начавшим разваливаться новым корпусом, находилась больничная свалка: лишенный травы и засыпанный пеплом пятачок с рядом покоробленных мусорных баков и еще одним баком для сжигания, почти целиком вкопанным в землю. Это был большой стальной ящик или контейнер, такой же, как у торгашей на рынке. Половина крыши была срезана, ее заменяла грубо сваренная решетка из арматуры, видимо, для вентиляции; на другой половине был здоровенный люк, в который и сваливали отходы для сжигания. Сжигали в нем всякое больничное, которое нельзя везти на свалку: использованные "гепатитные" иглы, бинты, просроченные лекарства, окровавленную вату, вырезанные аппендиксы и, по слухам, последствия абортов тоже. Ящик выступал над землей сантиметров на двадцать и ужасно вонял гарью и бензином. Полностью закопченный изнутри, он поглощал весь солнечный свет, проникавший сквозь частую решётку.
В тот угол двора мы и повели послушного Илюшу, который просто продолжал себе лыбиться. Ещё бы, ведь его лучшие друзья задумали какую-то новую интересную игру.
Задумка Павла (интересно, где он теперь, если ещё жив) была проста как пять копеек. Он доверительно пообщался с Илюшей, взяв его за пуговицу. Объяснил, что все мы тут - крутые ребята. У нас, мол, братство настоящих мужиков. А ты, Илюх, настоящий мужик? (Бедный дурачок радостно закивал.) Хочешь с нами дружить, чтоб как брат, и все за одного? Тогда сперва придётся доказать, что ты мужик. Видишь люк?
Ну вы поняли. К чести Ильи, даже он сперва засомневался, стоит ли туда спускаться. Но Паша умел быть чертовски убедительным, да и много ли требовалось, чтобы развести такого, как Илюша? Посмеиваясь и кряхтя, мы открыли люк, сделанный из посаженного на петли цельного куска толстой стали, и наш будущий "брат по крови" спустился в темноту по приваренным изнутри скобам. Люк над его головой мгновенно был захлопнут, а в проушины для отсутствующего замка кто-то загнал палку.
Оглушённый грохотом люка, оказавшийся в едва разбавленной серым светом тьме, Илюша, наконец, сообразил, что его провели. Разваливая ногами невидимый мерзкий мусор, накопившийся с последнего сжигания, он показался под решёткой и стал тянуть руки к нам, с улыбочками стоявшим на решётке. Так продолжалось минут пять. С трудом видимый, Илюша шатался от одной стены контейнера к другой, как слепой котенок в поисках выхода, пачкаясь в саже, плача и раз за разом повторяя свои мольбы: "Ребят, пустите, ну ребят, ну пожалуйста, выпустите". Он явно был очень напуган. В какой-то момент концерт нам надоел, и мы стали обсуждать перспективы сходить на понтон и поймать пару уклеек, пока было ещё светло. Вроде бы Илюша затих в своей подземной клетке, после чего наш разговор оборвал его безумный вопль.
Вздоргнули все, когда раздался переходящий в визг истеричный крик: "ЗДЕСЬ ЧТО-ТО ЕСТЬ МАМОЧКА ЗДЕСЬ ЧТО-ТО ЕСТЬ". Матюгнувшись, Паша наклонился и постарался разглядеть происходящее сквозь решётку, одновременно вопрошая, хули тот орёт как потерпевший. Илья не реагировал и продолжал верещать о том, как "что-то" "есть" и "ползёт" к нему. Судя по всему, он забился в дальний угол контейнера. Нам не было ничего видно, а за его криками - и слышно.
И вдруг Илюша притих. Тишина показалось ватной, только шуршал внизу какими-то пакетами наш пленник. - Крысы? - успел растерянно спросить я. Паша пожал плечами. Всем было не по себе. В этот момент из ящика завизжали вновь, но эти крики уже не только потеряли всякую членораздельность, но стали какими-то совершенно нечеловеческими. Мне даже показалось, что визжат несколько голосов. Ещё мне показалось, что в крик вплетается что-то, похожее на приглушённый, но пронзительный детский рёв, как если бы плакали за стенкой, или даже через квартиру от тебя. В крышку люка заколотили.
Переглянувшись, мы бросились к люку. Деревяшка улетела в куст. Встав вокруг и просунув пальцы в щель, мы начали поднимать крышку. Со скрипом стальной лист стал приподниматься, и чем больше становилась черная щель, тем громче звучал ни на секунду, даже для вдоха, не прекращающийся крик. Вышло так, что мы трое стояли по бокам люка, вцепившись в него пальцами с побелевшими ногтями, в то время как Паша помогал, присев на корточки прямо перед ним. Он и увидел Илью. И что-то ещё.
Мы же заметили только распахнувшиеся глаза друга. Издав влажный булькающий звук, Паша, самый жёсткий из нас парень, чей отец не брезговал при случае учить сына оставляющими на спине настоящие шрамы дедовскими методами - Паша отпрыгнул от люка и нассал прямо в свои крутые новые джинсы.
Когда он отпустил люк, мы успели лишь отдёрнуть руки, чтобы нам не защемило пальцы. Тяжеленная крышка с грохотом обрушилась на место, после чего сразу же затряслась и подскочила на пару сантиметров от нескольких нанесенных изнутри ударов.
Всё что было дальше - панический бег без оглядки, сопровождаемый так и не прекратившимся воем.
∗ ∗ ∗
Я это сделал. Я всё вам рассказал. Остаток истории можно уместить в одном абзаце. Придя немного в себя и отдышавшись, мы пришли на понтон. Паша повис на перилах спиной к нам и стоял так, глядя на воду, вроде бы не испытывая никаких эмоций по поводу позорного пятна на своих штанах. В тот вечер мы смогли выудить из него одну-единственную фразу, а больше он не раскрывал рта на эту тему. Вообще утратил привычку балагурить, стал тихим и в целом как будто по-настоящему... потух. Мы виделись всё реже и отводили глаза, сидя рядом. Как я и сказал, компания распалась. На закате, прежде чем разойтись, мы поклялись никому и ничего не говорить о сегодняшнем дне.
Илью нашли через неделю, когда выгребали золу и несгоревший мусор из контейнера. Да, мусор сперва сожгли, не заглядывая внутрь. Со всеми нами говорил усталый участковый, но безрезультатно. Официально - несчастный случай. Контейнер после этого закопали трактором. Не знаю, что сказать вам ещё.
А, ну и единственная фраза, сказанная Пашей в тот вечер на понтоне: "Оно сидело на нём. Они облепили его голову".

Я работаю на заправочной станции. В основном у меня ночные смены (с 3 часов дня до полуночи), поэтому я привык ко всякой крипоте, включая самые немыслимые вещи, но это…
Обычная смена: люди приходят и уходят. Ближе к семи вечера стемнело. Стою за стойкой и оглядываюсь. Смотрю налево и вижу женщину, медленно подходящую к двери. Тоненькая, хрупкая женщина. На лице видны морщины. Половину лица закрывают солнцезащитные очки в форме бабочки. Похоже, что она на нервах.
Я открываю для неё дверь сам, так как автоматические двери перед нею не открылись. Проводил её к стойки. Она молча смотрит на меня, при этом не снимая своих пугающих очков. Затем она говорит:
— Не могли бы вы посмотреть, что у меня с машиной. Я думаю, с ней что-то не так.
Говорит тихо, но голос очень глубокий и мне кажется, что я его чувствую больше, чем слышу. Объясняю ей, что запрещено оставлять станцию без сотрудника внутри.
— Хорошо, тогда…
Она отправилась в туалет.
Я бегал туда-сюда и обслуживал других клиентов, когда она вышла:
— В туалете нет бумаги. Не могли бы Вы принести её?
— Конечно.
Уже в этот момент пошли первые тревожные звоночки. Что-то внутри говорило мне, что не стоит этого делать.
Я взял бумагу из туалета для персонала и вручил ей
— Прошу.
Она выглядела рассерженной. По крайней мере, мне так казалось, но точно я сказать не мог из-за этих ебучих очков.
— Спасибо.
Затем она опять ушла в туалет.
Спустя 5 минут она вышла оттуда и стала оглядывать помещение заправки. Я наблюдал за ней и заметил, что она периодически оборачивается на меня, как будто бы пытаясь рассмотреть меня. Затем она подошла к кофейному автомату и с недовольством позвала меня:
--Здесь нет молока. Не могли бы вы что-нибудь сделать с этим? Я хочу выпить кофе.
На этот раз её голос уже был громче. Он звучал как-то холодно.
Я знаю, что я должен был это сделать, но пошло оно всё нахуй, ибо что-то во мне просто верещало «не делай этого!».
Я отказываю, поясняя, что не могу покинуть стойку в данный момент. Она явно злится. Говорит, что мой сервис говно, и что она настучит моему менеджеру. Я ещё раз извиняюсь и говорю, что это не имеет для меня значения. Затем она пытается вытащить меня из-за прилавка ещё 3 раза в течении 20 минут.
В конце концов она забивает и уходит, кидая на меня злобный взгляд сквозь окно.
Остаток смены прошёл мирно. Никакого страшного дерьма не произошло, что удивительно. Всё прошло даже как-то мягко, хотя чувствовался небольшой страх внутри меня.
В 0:30 я закончил прибираться на заправке и закрыл её. Затем я пошёл к своей машине, которая была припаркована в 5 метрах от двери. Подойдя ближе, я увидел эти ебучие очки, шарф и перчатки, которые носила эта шлюха. Всё это было свалено в кучу возле водительской двери. Очки покоились на вершине этого холмика.
Осмотрелся. Страх начал расти всё быстрее. Со скоростью света я открыл дверь, запрыгнул в машину и закрыл дверь обратно. Нет времени на отдых. Завёлся, нажал педаль газа и пулей вылетел на трассу.
Никогда до этого не был так напуган. Когда прибыл домой, выпил несколько стопок водки. Этого мне хватило для того, чтобы просто подумать о сне.

Я тогда работала в риелторском агентстве. Показывала людям квартиры, которые они могли бы снять, и имела с этого неплохой процент. Работать старалась честно и на совесть, никого не обманывала, подыскивала максимально соответствующие запросам клиентов варианты, особо не навязывала выгодные мне. Так что репутация у меня была хорошая. По сарафанному радио от друга к соседу шла слава о моей хорошей работе, так что на отсутствие клиентов я не жаловалась.

Не знаю, как у других риелторов, а у меня был список «несдавашек». Есть такие квартиры, которые трудно сдать, а если и сдаешь — люди съезжают буквально через два-три месяца. Причины такой непопулярности жилья обычно самые прозаичные: соседи — буяны-алкоголики, или район неблагополучный, или от остановки далеко. Иногда нет ремонта как в самом доме, так и в квартире. В общем, понятно все. Польстятся люди на низкую стоимость, пожадничают, а жить в тех условиях, что за эту стоимость предложены, невозможно. Вот и сдаёшь жильё снова и снова, каждый раз разным людям.

Но есть и исключения.

В моем списке «бракованного» жилья была пара квартир замечательных, как ни посмотри: в хорошем районе, светлые, просторные, с дорогим ремонтом. Дешёвые, что опять же приятно. Живи — не хочу. Но люди в них почему-то не задерживались. Хозяева менялись чаще, чем у развалюхи с тёткой-алкашкой по соседству. Такое положение вещей ставило меня иногда в тупик, но особенно я никогда над этим не задумывалась. Не живут и не живут, бог с ними.

Квартир, которые не сдавались вопреки своему качеству, тогда у меня было две. Одна — двушка новой постройки в спальном районе и трёхкомнатная, шикарная, в самом центре города. Старый фонд, но с очень хорошим ремонтом и застеклённой лоджией. У друзей-знакомых находилась тысяча и одна мистическая причина такой странной текучки. Да и коллеги шептались иногда «о всяком таком, страшненьком». Я же всю эту чушь, как я тогда думала, пропускала мимо ушей и ни во что такое не верила. Но один страшный пугающий случай заставил меня сильно призадуматься и переосмыслить свои взгляды на непознанное.

Появилась у меня одна клиентка. Странная немного. Рыженькая, худенькая, глаза, как два прожектора — большие и зеленющие. На вид лет 18, по паспорту — около 30 (видела, когда договор оформляли). Придирчивая жутко, но как-то ненормально придирчивая. Ох и перебрали мы с ней вариантов! Причём конкретных требований она не выставляла. Всё было предельно просто: к центру поближе, транспорт рядом и ремонт нормальный. В стоимости меня не ограничивала. Казалось бы, почти любая квартира из моей базы подойдет, но ничего подобного. Что ни посмотрим, всё не нравится.

— Не то, — говорит.
Спрашиваю: «А что надо? Вы скажите, что хотите от квартиры — я такую найду».
— Не знаю, но увижу, что вот оно, моё, и скажу.
— Ну скажите, что не понравилось, исключим подобные варианты.
— Да всё нормально. Просто не моё. Давайте дальше смотреть.

Вот и весь разговор. Так и искали с ней «то». Она всё смотрела, выбирала. Да как-то странно очень смотрела. Ходит по квартире, оглядывается, озирается. Точно кошку в новое жильё запустили — настороженно так. Разве что не принюхивается. Нормальные-то люди как квартиры смотрят? Краны покрутят, батареи потрогают. Проверят, не сыпится ли где штукатурка, нет ли пятен на потолке. Такие вот вещи. Обычные. Проверяют жильцы - жить можно или нет? А не в кладовках сидят. А эта странная найдет в квартире кладовку, зайдет, закроется изнутри, постоит минут пять. Выходит - лицо недовольное. Все понятно, опять новую квартиру надо искать. Не понравилась, значит. Когда она в первый раз так сделала, я чуть у виска не покрутила. Потом плюнула, мало ли какие у людей причуды бывают? Ох, лучше бы я гнала ее взашей. Лучше бы я сумасшедшей ее посчитала.

Заколебала она меня, конечно, но что делать. Работа есть работа. Да и сезон был тихий — клиентов мало, времени много. А у меня зарплата от договоров зависит. В общем, добрались мы с ней и до моей не сдающейся трешки. А квартира эта — моей двоюродной тетки. Живет она в другом городе, так что по-родственному да по дружбе договор аренды от её имени я всегда заключала. В общем, приехали, разулись, зашли. Девушка эта и десяти минут не проходила. Даже в кладовку свою любимую не залезла. Подлетает ко мне, беру, говорит. «Вот прям то, что надо, всё очень нравится». А у самой глаза горят и улыбка во все тридцать два. Даже жутко немного. Ну, думаю, и слава богу. Может, хоть эта тут будет жить, раз такая у неё к этой квартире любовь с первого взгляда. Заключили тут же договор, рассчитались.

У меня от этой квартиры хранились две пары ключей. Одну-то я ей сразу отдала, а вторую дома оставила. Не догадалась захватить. Не думала, что так удачно сложится и квартиру сдать получится. Дура, одним словом. До сих пор себя проклинаю. Договорились мы с этой рыжей, что ключи я ей через пару дней завезу. Через четыре дня, в среду, у меня образовались дела недалеко от того места. Ну и решила, чего по городу туда-сюда мотаться? Освобожусь и закину ключики.

Звоню в этот день утром — телефон отключен. Ну, думаю, спит, может быть. Возьму ключи с собой и позвоню. С делами я разобралась уже ближе к вечеру, часов около семи. А зима была, темнело рано. Не кромешная ночь, конечно, но плотные такие сумерки. Звоню на сотовый — всё ещё отключен. А мне ещё раз специально ехать не хочется. Лениво, да и бензин, опять же, дорогой. Тут и родился в моей голове редкий по своему идиотизму план. А дай, думаю, я ключи занесу и с запиской оставлю. Дверь-то там по хлопку закрывается. Зайду, ключи на стол положу и выйду.

Приехала, еще раз позвонила на сотовый — отключён так же. Окна в квартире тёмные, значит, дома никого нет. Поднялась. В дверной звонок звоню (на всякий случай) — тишина. Не работает. Думаю, может, свет отключили? Хотя странно, в подъезде лампы горят. Постучала для подстраховки. Ноль реакции. Точно дома никого нет. Открываю дверь ключом, захожу. Выключателем пощёлкала — темно, как было. И правда, электричества нет. Ну, думаю, ясно все. Разулась, прошла в зал. Это самая дальняя и самая большая комната в квартире. Я бы так далеко не пошла, но мебели хозяйка оставила мало. Стол был только в зале. Не на пол же мне было ключи с запиской кидать? Уж лучше бы кинула…

Зашла я, ключ выложила, выдрала листок из блокнота. Стою спиной к двери, роюсь в сумке, ручку ищу. Слышу — за спиной шорох какой-то и шаги. Оборачиваюсь, думаю, хозяйка, что ли, вернулась? А как дверь хлопает, я вроде и не слышала. Может быть, она в спальне на диване спала, что ещё в темноте делать? А я такая красивая, припёрлась без приглашения. Повернулась… И увидела, Господи, что я увидела… До сих пор мурашки по коже, как вспомню.

Стоит напротив меня нечто. Высокое, почти под потолок. С крученной-перекрученной шеей. Глаза как две черные дырки, само бледное до синевы. Тощее — кости все видно, сутулое, голое. Стоит и покачивается. Люди так стоять не могут. Так по-змеиному. Стоит, на меня смотрит и улыбается жуткой улыбкой. В полумраке ой как хорошо все было видно. До каждой мерзостной детали. У меня душа в пятки ушла. Хочу кричать, а горло сдавило — вместо крика какой-то сип выходит. Мне бы бежать — а я как к месту приросла. Стою, ни жива, ни мертва. Сумку в руках сжимаю. А этой штуке на меня смотреть, видимо, надоело — оно свою дряблую синюшную руку ко мне протянуло. Вот тут-то нервишки у меня и сдали. Я в обморок — шмяк. И нет ничего.

Сколько так лежала, не знаю. Очнулась от странного звука. Вроде бы чавкает кто-то. Дети так маленькие едят, пока за столом себя вести еще не научились. Мне жутко так стало. Никогда так страшно больше не было и никогда, дай бог, больше не будет. Не меня ли, думаю, кушают? Хотя мне не больно, вроде бы, и не трогает никто. Лежу себе.

Наконец, набралась смелости, приподнялась на локтях. Думала, монстр мой. Не монстр. Мама дорогая, там спиной ко мне сидит рыжая клиентка моя на корточках и что-то ест. Вроде бы куча какая-то перед ней. Она сидит и жует себе. У меня от облегчения, что чудовища нет, в голове все смешалось. Даже мысль в голову не пришла: почему девушка ест в такой странной позе, да ещё и в темноте? И что? И почему она не обратила никакого внимания на валяющуюся посреди комнаты меня? Тогда я просто рада была, что человек знакомый рядом. Рано обрадовалась…

Я что-то говорить начала, а она раз — и обернись. ЭТОГО Я НЕ ЗАБУДУ НИКОГДА. ДО СТАРОСТИ БУДУ ПОМНИТЬ, ДО ГРОБА. Она повернулась, а глаза у нее как у кошки, в темноте светятся, а под ними — чернющие круги. Лицо вытянулось, заострилось. Черты стали какими-то странными, чёткими. И зубы… Не было у неё таких зубов! Мелкие, острые, да много так! Пригляделась я к той куче, что рядом с ней — а это мой монстр. Валяется, смятый, как тряпка.
Подёргивается.
А ОНА ЕГО ЕСТ.

Наполовину заглатывает, наполовину втягивает, как воздух. Жрёт. Аж давится от жадности. Я заорала и, себя не помня, вылетела из квартиры. Как поднималась, как бежала — не помню. Сумку так там и бросила. Туфли тоже. Хорошо, раздеваться не стала. Ключи от машины и квартиры в кармане остались (у меня они в одной связке). Домой я просто неслась! Как ни в какую аварию не попала — до сих пор удивляюсь. Я же невменяема была. У себя дома я включила весь свет и врубила телевизор.

Всю ночь до утра лечилась коньяком, который купила, чтобы добавлять в кофе по утрам. Пила, не закусывая. Уснула только, когда начало светать. И очень жалела, что живу одна. Что ни с кем не встречаюсь и не держу дома хотя бы кота. Ох и трясло меня. Еле отошла от этого ужаса. Долго ещё спала с ночником и вздрагивала от каждого шороха.

А через пару недель приходит эта краля рыжая в мой офис. Сумку мою с туфлями мне отдаёт и говорит: «Спасибо за ключи, только в следующий раз предупреждать надо заранее, когда зайти захотите. Мало ли, чем люди заняты…». Смотрит на мою побледневшую вытянувшуюся рожу, улыбается так мило и выходит себе спокойненько.

Вот что это было? Мать вашу, что?

После этого прожила эта девушка в квартире полгода ещё и съехала. Больше никаких странностей я за ней не наблюдала. Да я и не рвалась. Меня к этой дамочке калачом было не заманить и под пулеметом идти не заставить. Договор расторгали в офисе. Я даже проверять не поехала, всё ли на месте в квартире и в порядке. Отделалась — и ладно.

Но вот что странно, после этой девушки квартиру сняла молодая семья с ребёнком. И там они живут до сих пор. Более того, квартиру эту они выкупили и рады были очень. И это после того, как в ней жильцы менялись чуть ли не каждые два месяца. Вот и возникает вопрос, что съела эта странная девушка? И кто или что она такое? Что это вообще было?

Хотя я об этом стараюсь не думать. Так спокойнее. Я просто принимаю теперь как данность — странное есть. И стараюсь не вспоминать. Просто принять, как факт, научиться с этим жить и забыть. Вот есть же львы в Африке? Вот и призраки тоже где-то есть. Я молюсь об одном только — чтобы это «где-то» было подальше от меня.